– Что ж... Пойдемте с нами, товарищ...

Ефим разгладил реденькие волосики бороды.

Состав из семи пассажирских вагонов тихо подошел к перрону. Строй курсантов замер в почетном карауле.

Глаза всех встречающих прикованы к вагонам, украшенным плакатами, березовыми ветками, лозунгами: "Да здравствует пожар мировой революции!"

Из вагона, на котором нарисован рабочий с факелом, выходит невысокий человек в очках. Бородка клинышком, белая рубаха, перехваченная крученым шелковым поясом, хромовые сапоги. В руке - черная фуражка, он приветственно машет ею и улыбается широкой доброй русской улыбкой.

Ефим забыл про Паньку. Все его внимание было приковано к этому человеку. "Так вот ты какой, Калинин!
– мысленно повторял Ефим, разглядывая Калинина.
– По обличью - наш... Крестьянский человек!"

И не знал Ефим, что с другого крыла перрона за Калининым наблюдал Панька и шептал своему товарищу по работе: "Наш, рабочий человек... Из рабочего класса!.."

Чичканов, Подбельский, а за ними и другие работники губернских учреждений подошли к Калинину. Ефим не отставал от Чичканова. Он сам удивлялся, откуда взялось у него столько смелости.

Пожимая руки встречающих, Калинин поравнялся с Ефимом.

– А это - наш первый коммунар, бывший батрак Ефим Олесин, отрекомендовал Чичканов Ефима.

Калинин сверкнул очками, нацелился на Ефима клинышком бороды.

– Очень, очень приятно познакомиться с тамбовским коммунаром.
– Он долго тряс руку Ефима.

Ефим захмелел от радости и счастья: он шел за Калининым рядом с губернскими начальниками!

Вот уж прошли ряды почетного караула. Михаил Иванович остановился и что-то говорит курсантам.

Когда подошли к большой открытой машине, приготовленной для дорогого гостя, Ефим снова оказался рядом с Калининым.

– Поедем, товарищ Олесин, с нами смотреть строительство узкоколейки, - предложил Калинин.
– Как твое имя-отчество?

– Ефим Петров!

– Садись, Ефим Петрович! Поехали!

Ефим очутился в автомобиле на мягком кожаном сиденье.

Оглянувшись на толпу людей, окруживших машину, Ефим на мгновенье увидел Панькино восторженное лицо и помахал рукой.

На северной окраине Тамбова, у тупика новой узкоколейки автомобиль остановился. Калинин оглянулся на Ефима.

– Ну как, жив? Не страшно?

– Да вить как сказать... На миру и смерть красна! А тут честь мне такая!

Чичканов поддержал Ефима за локоть, когда тот стал вылезать из автомобиля.

Их уже ожидал паровозик с одним-единственным открытым вагончиком.

Машинист ехал осторожно. И путь новый, и пассажир необычный. А дома - жена, дети.

Чичканов рассказывал Калинину о местах, мимо которых они проезжали.

Ефим слушал так, словно был тоже приезжим из дальних краев, - он ни разу не был здесь.

Проехали архиерейский лес, мост над сверкающей Цной... Показался сосновый бор...

Толпа дезертиров расположилась на вырубке завтракать. Кто сидел на пеньке, кто полулежал на траве. Кое-где мелькали платки женщин, принесших из села завтрак своим мужьям.

Кроме дезертиров, находящихся под охраной, тут были и свободные крестьяне, пришедшие на заработки. Они держались сторонкой, были лучше одеты. И уж совсем обособленно сидели на пнях местные мелкие буржуи, отрабатывающие трудовую повинность...

Строители были возбуждены скорым окончанием работ, весело переругивались, поддразнивали городских "чистоплюев"...

Показавшийся из-за поворота паровозик, похожий на самовар с длинной трубой, строители встретили радостными криками: "Рельсы! Рельсы везут!" (Уже несколько дней ждали рельсы, а их все не было.)

Но когда увидели, что следом за паровозом движется вагончик, полный людей, насторожились, притихли...

Чичканова, который уже приезжал сюда, узнали сразу. Любопытство погнало к насыпи: что за новость привез? Может, на фронт вернет?

Чичканов сошел первым, подозвал начальника охраны.

Команде люди повиновались нехотя, но, когда узнали, что приехал "сам Калинин", засуетились, подтянулись.

Михаил Иванович сошел с насыпи на полянку, где стояли строители. Попросил всех сесть, чтобы было удобнее беседовать. Сели, сомкнув строй полукольцом, и только "градские" остались стоять.

– Товарищи крестьяне!
– заговорил Калинин.
– Я не ошибся, назвав вас всех крестьянами?

– Нет, не ошибся! Все мужицким миром мазаны, кроме вон энтих!