– А ну хватит, товарищ Белов!
– приказал Ревякин и встал.
– Будь коммунистом, а не тряпкой! Мы тебя никуда не возьмем. Перед людьми страмотить незачем. Завтра сам явишься в Кирсанов. Припомни, какая амуниция, какое оружие. Все изложишь письменно.

– Так я же совсем неграмотный.

Василий замялся от неожиданности, кашлянул и уже мягче сказал:

– Одним словом, в Кирсанове будь. Все доложишь. А сейчас припомни, куда они двинулись?

– По дороге на Чуповку поскакали, а там небось на Иноковку, да и в лес. Одни у них путя...

С тяжелым чувством покидал Василий коммуну. Так вот и кривушинские коммунары живут в страхе. "У кого у печи - рогачи, а у нас - винтовки". Сколько еще трудностей впереди?

"Одни у них путя..." - сказал Белов. Может быть, и в самом деле по одним и тем же дорогам кружит эта разбойничья шайка?

На Озерской дороге, где только вчера проскакала дружина Антонова, Василий остановился. Вон и следы еще целы - дорога встолчена, кое-где лошади сходили с дороги и тонули глубоко в снегу.

– Товарищи бойцы! Кто согласен сопровождать донесение в Кирсанов? Нужно двоих.

Несколько человек подняли руки.

– Жигалов и Пеньков - в распоряжение Меньшова. А мы идем на преследование...

3

Плужников ждал Антонова в Карай-Салтыках, в доме кулака Семенова, служившего надежной явкой банды.

Огня не зажигали. Так было условлено.

Перед Плужниковым сидел сын Семенова и тихо рассказывал о трагической смерти отца:

– Контрибуцию не хотел отец платить. В темную его посадили. Уперся отец: нет ничего, да и вся недолга. А он золотишко копил. Скупой был папаша, царство ему небесное. Бывало, селедок бочку привезет и ни одной своим домашним не даст, всю в продажу пускал. Сами, говорит, и щепотку сольцы в рот возьмете, если хотите чайку с аппетитом попить. Знали соседи, что должон быть капиталец у отца. Вот сосед Долгушин из бедного комитета и говорит отцу: "Так нет денег? Ну ладно, сами найдем!" Припугнул мать, она и сказала. Под кирпичом на печке, у стены, выковыряли мешочек кожаный. Привели из темной отца и показали ему мешочек. Батя только и сказал: "Да что ж это, господи! Конец!" И упал мертвый. Не выдержало сердце. Вся жизнь его в том мешочке была, дядя Гриша, понимаешь?

Плужников вздохнул, истово перекрестился на образа и внушительным голосом произнес:

– Так ты теперь, Ванюша, служи верой и правдой нашему "Союзу". За отца отомсти, мы тебя на видное место поставим, оценим по заслугам.

– Никак, приехали?
– прислушался Семенов.

За окнами топот тройки, хруст снега.

– Они.
– Увидев в окно тройку, Плужников встал.
– Вздуй лампу и уходи через зады к соседке. Ужин на четверых. С ужином и придешь.

Плужников выпустил Семенова во двор и открыл засов сенной двери.

– Будь ты проклят со своей затеей, Старик. Чуть в бой не ввязался с этим репьем Ревякиным. Их, правда, не больше полсотни, но это наверняка разведка. Иначе откуда такое нахальство? Лезут прямо на рожон. Двоих у меня ранили, сволочи!
– Антонов сбросил тулуп, шапку, потер уши и сунул ладони под мышки, скрестив руки на груди, - так он любил делать с детства. Плечи его при этом поднялись вверх, как горб у приготовившегося к драке кота.

– Кирсановский информатор накрылся. Где новый? Вслепую живем!

Плужников выслушал молча, опустив голову, - не хотел показывать глаза.

– Ну, что молчишь? Митя! Он без нас оглох!
– крикнул Антонов брату. Тот вошел в избу с каким-то большим свертком.

– Глухой тот, кто не хочет слышать...
– изрек торжественным голосом Дмитрий.

Плужников наконец поднял голову:

– Я ждал, что ты расскажешь, как справился с Бербешкиным.

– Убил, убил и Бербешкина и Артюшку! Радуйся, двумя уголовниками стало меньше, - ну и что? Что, я спрашиваю?! Если бы они согласились пойти ко мне, я бы не стал их убивать.

– А то, Александр Степаныч, что это нужный политический шаг. Второй шаг ты сделаешь сейчас.
– Плужников поднял с сундука свою шапку и из-под подкладки вынул листок бумаги.
– Перепиши это своей драгоценной рукой, и мы пошлем в Кирсанов. Они не замедлят ответить через газетку. Они любят нас ругать. Там есть один наш борзописец.

Антонов сел к столу, прибавил в лампе огня.

"Начальнику милиции Кирсановского уезда...

По дошедшим до нас сведениям, товарищи коммунисты, желая очернить меня и моих товарищей перед лицом трудового крестьянства и всей свободомыслящей России, обзывая нас бандитами, стараются приписать нам причастность к грабежам и убийствам, совершенным в районе волостей Трескинской, Калугинской, Курдюковской и других, прилегающих к этому району..."

– Уже сочинили!
– оскалился Антонов, оторвавшись от чтения. Боитесь, я хуже напишу?

– Что ты, Александр Степаныч, помилуй бог. Знаем, что вы с братом красивше сочините. Просто не хотели затруднять твою золотую головку политикой - тебе военным искусством надо тренировать мысли. Да и время дорого.

– А-а, - притворно укорил Антонов, - хитрые все да тонкие! Помощников развелось!
– резким движением расправил бумагу и стал читать дальше.

"...Нашу непричастность к грабительским бандам мы доказываем следующими фактами: караваинская банда, находящаяся под руководством известного вам Бербешкина, ныне нами ликвидирована. Труп Бербешкина и его помощника Артюшки можете взять...
– Дальше шел пропуск многоточием. Трупы других, если вам требуются, можем доставить по месту требования, причем считаем своим долгом довести до вашего сведения: на борьбу с уголовщиной мы всегда готовы подать вам руку помощи. О чем можете обращаться через "Известия" или каким другим способом. О вышеизложенном прошу довести до сведения Уездного комитета партии КБ.