— Глупости, — возразил Калхас. — Я не чародей. Просто… иногда даю советы — и все.

— Я не знаю… Может, ты и не чародей, но ты очень странный человек. На тебя смотреть интересно… и страшно. Кажется, что ты в любой момент скинешь свое лицо и превратишься в кого-то другого.

— Глупости! Что ты придумала себе!

— Нет, это так, — упрямо повторила Гиртеада и опустила взгляд. — Когда ты пришел во второй раз, все это почувствовали, но только я испугалась по-настоящему, ибо догадалась, что ты пришел ко мне… — Неожиданно она взглянула ему прямо в глаза. — Ты ведь хочешь увести меня отсюда?

— Да, — сказал Калхас с такой убежденностью, словно все время думал об этом.

— Один купец уже пытался свататься ко мне — София отказала, она говорила, что я слишком молода. Но тогда мне было просто любопытно, теперь же — страшно… Постой! — вдруг встрепенулась она: — Я же случайно пришла сюда. Как ты узнал?

— Просто узнал и все, — пожал плечами Калхас. — Ты хотела забрать это? — указал он на баночку с притираниями.

— Да. Хозяйка, наверное, уже удивлена, почему меня нет. Сейчас она пошлет кого-нибудь сюда… — девушка встревоженно вскочила с ложа и подошла к входу. — Она кликнет собак. Ночью здесь бродят собаки… не понимаю, как ты сумел пробраться в беседку?

— Хорошо, я ухожу. — Калхас подошел к Гиртеаде, осторожно взял обеими руками ее волосы и на мгновение погрузился лицом в них как в воду. От них пахло корицей и еще чем-то нежным, мягким, словно молоко кормилицы. Девушка замерла — он чувствовал это — и настороженная и готовая забыть о Софии, о собаках. Чуть сдвинув голову, он мог бы коснуться щекой ее плеча. Но Калхас пересилил себя. Он выпустил ее волосы и произнес:

— Сегодня я приду к тебе — не через стену, а через двери, — и поговорю с Софией о нас с тобой. Я хочу взять тебя в жены — пусть она знает об этом.

С этими словами пастух вышел из беседки. Чувствуя в душе долгожданное спокойствие, он нырнул под сень яблонь и винограда.

Тиридат, командир телохранителей Эвмена, выскочил из комнаты, заперев за собой дверь, и только после этого Калхас перестал рваться наружу. Совершенно обессиленный, он сидел на ложе, вытирая воспаленными руками с лица холодный липкий пот. Разум подсказывал ему, что ничего страшного не произошло, что лучше лежать и ждать лекаря, но горло обвивало скользкое ледяное отчаяние.

Добравшись до дома Эвмена, Калхас сменил одежду на сухую и хотел поспать до полудня. Однако вместо отдыха сон принес боль и лихорадку. Вначале аркадянин не сопротивлялся ей, но чувство времени подсказало ему, что приближается вечер, и пастух попытался вырваться из болезненного забытья. С большим трудом ему удалось это. Открыв глаза, он увидел обеспокоенное лицо Иеронима.

— Лежи, лежи, — заботливо сказал тот, натягивая шерстяное одеяло на плечи Калхаса.

— Уже вечер? — испуганно спросил пастух.

— Да. Почти. Стратег сделает выговор Дотиму за то, что тот напоил тебя и бросил под дождем.

— Не надо. Дотим не виноват. — Калхас освободился из рук Иеронима и попытался сесть. Слабость отдалась гулкой пустотой в голове и тошнотворной тяжестью под пупком. Потом в виски, в затылок ударил жар.

— Нельзя! Ложись! — переполошился Иероним. — У тебя лихорадка. Я уже послал за врачом.

— Какой врач? — пробормотал Калхас. — Лучше помоги встать. Мне нужно идти к Софии.

— А туда-то зачем? — испугался Иероним. — У тебя начинается бред…

— Я должен увидеть Софию и Гиртеаду, — говорил Калхас, чувствуя, что эти слова дают ему на какой-то момент силу. — А лучше — пойдем вместе. Ты поможешь мне упросить Софию. Гиртеада уйдет со мной — и не надо приданого…

— Да что же ты такое говоришь! — ничего не понимал историк.

— Я видел Гиртеаду сегодня утром. Мы все решили. Она ждет.

Покачиваясь, Калхас поднялся на ноги.

— Тиридат! Тиридат! — завопил историк.

В дверях появился хмурый армянин.

— Его нельзя выпускать на улицу! — торопливо объяснял Иероним. — Он бредит… ты видишь, в каком он состоянии!.. Калхас, друг, ты очень болен. Когда ты выздоровеешь, я обязательно пойду с тобой, но только не сейчас.

Тиридату удалось оттеснить пастуха от дверей.

— Где же врач? Куда он делся? — суетился Иероним.

— Сходи за ним сам. Так будет быстрее, — бросил командир телохранителей.

Калхас молча упорно сопротивлялся ему, но медвежья сила Тиридата одолевала его ослабленное тело. Осторожно придавив пастуха к ложу, армянин покинул комнату и оставил Калхаса в растерянности.

Пастух не боялся болезни, однако задержка разговора с Софией вызвала в нем панику. Он попытался успокоить себя, твердил, что сегодня же попросит сходить к Гиртеаде Иеронима, что тот скажет ей о болезни, но… Рассуждения не успокаивали, мысли кидались из крайности в крайность, словно разум, как и тело, охватывала лихорадка. А потом все исчезло — в один момент Калхаса затопила темнота, в которой он потерял и Гиртеаду, и себя.