Потом чувство времени подсказывало Калхасу, что им пора возвращаться. Легкая и быстрая Гиртеада взлетала на коня — Калхас в немом восхищении приникал к ее острому девичьему колену. Она мигом научилась ездить верхом — так, словно делала это с детства. Иероним, глядя на грацию и ловкость, с которой девушка обращалась с лошадью, вспомнил как-то о том, что Александр перед смертью собирался набрать сотню прекрасных женщин, научить их верховой езде, владению оружием и превратить в экзотических телохранителей.

— Гиртеаду он поставил бы во главе этих амазонок.

— Не хочу, — сказала девушка, когда Калхас рассказал ей об этом. — Не люблю оружие…

Возвращаясь из сосново-пихтовых покоев, Калхас лениво перебирал волосы Гиртеады, доставал колкие иглы, легонько проводил по ее спине кончиками пальцев, а когда она поворачивала к нему спокойное счастливое лицо, зажмуривался от радости. Он открывал новый мир. Нечастые воспоминания об Аркадии поражали его тем, что после бегства от Тимомаха прошла всего одна осень.

Они справили свадьбу через сутки после ухода из Тарса, когда вокруг них еще была Киликийская равнина. Посреди влажных садов, полей из-под ячменя и проса телохранители Эвмена обнаружили несколько гигантских платанов, окружавших древний алтарь в виде мраморной глыбы почти идеальной кубической формы. Жертвенный огонь, возжигавшийся на нем многими поколениями странников, закоптил большую часть куба, так что письмена и рисунки, украшавшие его грани, стали почти незаметны. Но массивный, вросший в землю, алтарь не терял своей многозначительности, притягивая взоры людей и богов.

Стратег приказал войскам располагаться на ночь рядом с ним. Над родником, питавшим платаны, установили шатер для невесты, за неимением цветов убранный пихтовыми ветками, и Иероним отвел туда Гиртеаду.

— Я не хочу, чтобы служанки изображали ее подружек и родственниц, — сказал он, вернувшись. — Пусть она сама искупается в священной воде и приготовится к свадьбе.

Приличествующей торжественности не получилось, зато церемония прошла просто и ясно. Даже Тиридат возгласом выразил восхищение, когда Гиртеада, одетая в длинное — до пят — сирийское платье из ярко-красной ткани, появилась у алтаря. Она была юной, платье — взрослым и изысканным. Калхас видел перед собой уже не девушку с красивым и странным лицом, а прекрасную молодую женщину, смущенную силой, которую она открыла в себе. Историк, перекопавший в поисках подходящего одеяния половину скарба Эвмена, довольно улыбался и, поминутно дергал за рукав пастуха, пытавшегося подойти к зардевшейся девушке и расцеловать ее.

Роль отца невесты взял на себя стратег. Он принес жертвы Зевсу, Гестии, Артемиде, отрезал прядь волос со лба Гиртеады и бросил в огонь на алтаре. После этого он подозвал к себе жениха и, воздев руки горе, заговорил торжественно и чинно.

— Взываю к тебе, Зевс-мудрость, и к вам, Мойры-уделы. Взываю к очагу — Гестии, к Гере и Артемиде. Благословите меня в этот священный час… А теперь вы, друзья наши, — опустил он вниз свои длани. — Будьте свидетелями ты, Антиген, и ты, Иероним, и ты, Тиридат. Я отдаю эту девушку, Гиртеаду, мою дочь, в жены этому человеку, Калхасу. Отныне она не будет приносить жертвы предкам в своей семье. — Он повернулся к пастуху: — Бери ее. Считай мои слова отцовским благословением.

Ночью пили вино, в меру и неторопливо. Разговор вился пустой, но спокойный. Даже Антиген соизволил остаться у стратега до утренней стражи. Гиртеада, измученная массой событий, произошедших в последние дни, быстро уснула, и Калхас просидел свою брачную ночь вместе с пирующими. Над ним подтрунивали, а он и не думал отвечать на шутки: полусонный, клюющий носом, но счастливый тем, что находится среди людей, близко к сердцу принявших его горе и его радость, аркадянин терпел до последней здравицы.

Гиртеада настояла на том, чтобы у нее было собственное маленькое хозяйство. В палатке, которую отныне разбивали для них по вечерам, она устанавливала посуду, ухаживала за платьем мужа, брала на кухне Эвмена продукты и готовила что-либо по-своему. Калхас признавал, что София дала воспитанницам немало. Аркадянин понимал: девушка делала это не для демонстрации искусства бывшей воспитательницы, а ради самоутверждения. Гиртеада боялась превратиться в праздную и пустую игрушку, подобно многим женщинам, сопровождавшим армию. Калхас приветствовал это, принимая все — и удачи, и неудачи в их хозяйстве легко, с веселым интересом. Он нисколько не удивлялся ладу их жизни — все существо его верило, что иначе быть не могло.

Благодаря палатке они получили возможность принимать гостей. Любопытная это была вещь: в небольшой армии, которую Эвмен вел из Тарса, днем все были друг у друга на виду. Однако по вечерам Калхас с самым серьезным видом приглашал Иеронима, или Дотима, чьи потрепанные отряды догнали стратега на четвертый день после начала похода, и Гиртеада хлопотала, чтобы успеть приготовить им ужин. Калхас тоже оказывался втянут в хлопоты. Он приносил воды, выбрасывал какие-то очистки, а встретив на пороге гостя, озабоченно просил его обождать — еще чуть-чуть, ну совсем немного — дабы войти к окончательно готовому столу.