– - Требуем председателя Президиума Верховного Совета СССР Подгорного или кого-либо из членов Президиума Верховного Совета СССР!
– - повелительным тоном произнес Меир Гельфонд, держа в руке за тесемки армейскую ушанку. Наум шагнул вперед и добавил:

– - Встреча будет коллективной. Со всеми 24-мя участниками!

Начальник канцелярии попросил, преодолевая испуг и ярость, разойтись по домам! В ответ все разошлись к стульям, стоявшим у стены, и уселись, давая понять, что разговор на эту тему бессмысленен.

Тогда чиновники как бы перестали обращать на евреев внимание. Но во взглядах их горела злоба, которую они и не скрывали. За внутренней дверью гебисты поставили магнитофон; он работал, не переставая, записывая каждую реплику, кашель, чихание. "Интересно, на сколько часов рассчитана бобина?" -- сказал самому себе Наум и поднялся, чтоб исследовать гебистский магнитофон; сразу несколько рук схватили полы его мятого пиджака, усадили.

Когда Яша вышел в туалет (туалет был за дверью приемной), один из гебистов двинулся сзади, прошипев:

– - Я бы вас всех задушил! Яша обернулся к нему круто: -- Что? Что?

– - Нет, я ничего не сказал!!
– - вскричал гебист.

Темнозеленые, плотные портьеры затеняли приемную. С улицы, скорее всего, не видно ничего. Там шуршали машины. Позднее узнали, что к задним дверям подогнали несколько милицейских фургонов. Тюремщики ждали команды. Команды не было. Сидели смиренно часов пять...

– - Неужели нас отпустят?
– - прошептала на ухо Науму женщина с золотыми серьгами, по форме напоминающими театральные люстры.
– - Такого еще не было! Смотрите, как ярятся. Как псы на цепи... И не берут. Почему, а? Наум усмехнулся:

– - Зимой, помните, наши свирепые судьи кол заточили и -- сами на него сели. Теперь, вот, сидят. Хочется им рявкнуть, а кол уже в глотку вошел. Не рявкается... Понимаете? Не рявкается! Та покачала своими люстрами. Не поняла, что после "самолетного" приговора кое-что в мире изменилось. Парадная приемная Москвы была, что уж там говорить! не очень уютна. Стало душновато. Острее ощущался запах грязноватого пола, разгоряченных тел. Вокзальный запах, застоявшийся здесь годами, десятилетиями. Конечно, если бы у слез был запах, этот запах перебил бы все. Если бы у слез был запах!..

Посередине высился громадный стол цвета морилки, пожалуй, даже потемнее. Казенный стол, непраздничный. Чернильницы вделаны в него намертво, не передвинешь. Как в тюремной канцелярии", -- подумал Меир Гельфонд.

В четвертом часу эстрадный певец воскликнул, что он проголодался. Все восприняли этот возглас сочувственно: поесть было бы неплохо. Оказалось, стулья, стоявшие вдоль стен, не привинчены. Их тут же перетащили к столу и, откинув казенные ручки, принялись доставать из пакетов и авосек домашнюю еду. Чем-чем, а бутербродами запаслись. Наум не удержался, сказал: -Взгляните на чиновников! Как гиены глядят. Святая святых, а тут, извините, жрут! Эх, будь это три месяца назад, спустили бы они на нас конвойных овчарок. Это уж как пить дать!

Никто не сделал сидевшим у стола и жующим даже замечания. Позднее узнали, что в соседнем кабинете находился председатель Верховного Совета РСФСР Яснов, бывший мэр Москвы, человек властный, грубый, но... далеко не глупый. Он, по сути, и начал переговоры. Начальник канцелярии был лишь мальчишкой-- гонцом. Наум назвал его армейским словцом "карнач" (начальник караула).

Яснов то и дело разговаривал по кремлевской вертушке; т а м решались сейчас судьбы двадцати четырех "еврейских десантников", как их называли позже. Потому затихли чиновники. Не ведали б о я р с к о й в о л и.

Вначале Наум говорил, чтоб никто .не отделялся, даже в туалет не выходил. Закрутят руки, бросят в машину -- пикнуть не успеешь! Но сходил в уборную Яша -- вернулся, сбегал еще кто-- то -- вернулся. Теперь уж не боялся никто и ничего. У Юлии Винер,* высокой интеллигентной женщины, работавшей в кино, начались боли в суставах. Наум сказал ей спокойно: -Юля, можешь поехать домой, взять свои таблетки и вернуться обратно.

Юля, в сопровождении боевитого и плечистого "ястреба" по имени Лева, отправилась домой, взяла лекарства и вернулась.

Двери приемной Президиума Верховного Совета были блокированы. В приемную не пропускали никого. Юля Винер и Лева прошли туда и обратно. У входных дверей даже вопроса не задали. Запомнили! Ровно в четыре часа влетел Сергуня. Он сказал "шляпам" у входа: -- Я из этой группы.

И оцепление расступилось. Лишь взглядами проводили. В пять вечера приемная закрывалась официально. Заперли двери, задернули все занавески и пропустили уборщиц, которые стали мыть тряпками паркетный пол. Уборщицы ворчали беззлобно, что посетители мешают убирать.