Я частенько слышал в Израиле, вовсе не только от рядовых охранников и их начальников, что арабы -- кретины, дебилы, идиоты и что арабский мир никогда не подымется выше головы верблюда. Раньше я усмехался. Сейчас мне было не до смеха. "Господи, кто придумал, что евреи -- умный народ? Такие же кретины, как и все".

С утра всюду огромные очереди. Такие очереди я видел лишь в России, у продовольственных магазинов, и у меня упало сердце. Подойдя к стоявшим, узнал, что это очереди -- сдавать кровь. Изменилась улица. Наглецы, хамы словно провалились сквозь землю. Все предупредительно вежливы. До жути. На углу улиц Яфо и Кинг Джордж, на центральном "пятачке" Иерусалима, беззвучно плачет старушка. Все прохожие, один за другим, кидаются к ней, чтоб перевести через дорогу. Старушка отрицательно мотает головой, пучок волос сзади растрепался, она не замечает этого...

– - Сын!-- шепчет улица, и я вижу, как словно "переламываются" спины у прохожих. Отходят сгорбленными, с опущенными плечами.

В автобусах, к этому трудно привыкнуть, тишина. Передают "новости", их слышно, где бы ни сидел.

Улицы беззвучны. Никаких истерик, пьяных рекрутских песен. Готовность помочь друг другу беззаветная. Достаточно любому мужчине поднять руку, и любая машина затормозит и повезет его хоть на край света, в Израиле, правда, не столь отдаленный.

Появились вдруг, точно из осеннего воздуха, острое чувство побратимства, единой судьбы. Как у экипажа корабля, попавшего в гибельный шторм.

Видишь, каждый точно знает и свое место -- по "штормовому расписанию".

Израиль неправдоподобно тих, быстр, предупредителен. Словно бы он перестал быть Востоком.

Одно тревожит. Вакуум информации. Город полон слухов, один другого нелепее. Никто ничего не знает. Это начинает взвинчивать, раздражать: они что, все вымерли, что ли? И Голда, и Даян? Может, впали в "сталинскую депрессию", из которой "великий и мудрый", помнится, не мог выкарабкаться почти две недели?

В Тель-Авиве, в доме журналиста, мне шепнули, что Даян собирал главных редакторов ивритских газет. С одним из них я был знаком, отправился к нему. Редактор походил на солдата-ополченца, просидевшего сутки под огнем тяжелой артиллерии. Он был в шоке. У него дрожали руки, губы.

– - Мы потеряли канал, -- наконец сообщил он.
– - Новые русские ракеты прожигают наши танки... Это разгром... Даян сказал, что вечером выступит по телевидению.

Но министра обороны к телестудии не подпустили. Естественно, отменить явление Даяна перед народом Израиля не имел права никто, кроме Голды Меир. Вместо него на экранах объявился моложавый генерал Аарон Ярив, бывший начальник разведки, который, разумеется, по роду своей работы, не сообщал о ней простому люду, отродясь, ни звука.

Свой опыт он развил блистательно: "...нет никакого повода преувеличивать опасность, грозящую народу Израиля, -- решительно заявил он. Если бы он добавил еще: "Армия -- это нечто особенное...", картина была бы полной...

В отчаянии я позвонил Гурам. Лия сказала, плача, что Дов в госпитале. Здесь, в иерусалимской "Хадассе"...

Дов лежал в большой светлой палате. Одна нога в гипсе. Толстая, как труба. Подвешена к потолку. Увидел меня, засмеялся.

– - Ты чего развеселился?

– - Так ведь помрешь от хохота. Советы целят в одну точку. Левая нога, чуть выше щиколотки. В Воркуте стрелок достал. Затем с поезда сбросили; и тут осколок. Третий раз в одно и то же место. Ну, суки! Ну, дотошные!

Мне знакома эта лихорадочная веселость. Счастлив, что жив остался.

У тумбочки Дова гора апельсинов, конфет, пачки три печенья. Израиль забрасывает госпитали подарками.

– - Давай, старик, подхарчимся, -- весело говорит он.
– - Наум где?... А Сергуня? Ничего не слыхал?.. Боюсь я за Сергуню. Целил в Магадан, попал на Иордан. Там, старик, такая резня!.. А его, вроде, на Хермон перебросили. На самую вершину. Гуля свитер отвозила. Всех порешили на Хермоне...
– - Дов потемнел лицом, подобрал губами несколько волосков бороды, закусил, зубы скрипнули.
– - Мы Голде с Даяном ни отца, ни эту войну не простим, помяни мое слово! Все просрали, паразиты!

Дов поел, чуть успокоился, рассказал, как настигла война. Привез свою продукцию. Сгрузил на Голанах краном блоки, плиты. Укреплял бункер на вершине.

– - ...Привариваю автогеном блок. Отлетает вдруг от взрыва дверь. Выглядываю. Мать честная! Танк -- Т-54, метрах в сорока. Карабкается вверх, ко мне. Орудийный ствол торчит, как хер у новобранца. За ним еще дымят... С другой стороны холма, слышу, ревет наш "центурион". Кто первый жахнул, не понял. Лежу, жую землю... Ты выпить не захватил, случаем?
– - оживился он.
– Война непьющих... Смеешься. На Голанах ночью зуб на зуб не попадал. У каждого солдата фляжка, а в ней... кофе. Спирт только для протирки линз, ну? Война -- дело страшное! А война непьющих!! Жуть!
– - Дов выковырял из коробки все конфеты с ромом, и горстью -- в рот. Вот отчего у него борода у губ рыжеватая. От рома...
– - Так, значит, лежу, жую землю. Вижу, "центурион" горит. Кричу благим матом, чтоб выпрыгивали. А они хобот опустили и -- в упор! В упор!.. Ору, забыл, что меня никто не может услышать -"Вылезайте, мать вашу!.. "Во всех армиях, Гриш, экипаж имеет святое право оставить горящий танк или самолет. А чтоб вот так?! Ни в одной войне не бывало. От отца знал. От зеков-танкистов. Раз огонь занялся, тикайте, братцы! Законно! Я ору, а они шмалят в упор. В упор! Кибуц ихний внизу, что ли? Танков семь "схавали", пока сами не взорвались. Башня отлетела, как отрубленная голова. Черный дым. Смрад... Отполз, спрашиваю раненых: кто в танке был? Интересно мне. Это ж почище, чем Гастелло.3

Никто не знает. Один парняга вгляделся в номер, говорит, вроде, танк Додика... Фамилии сказать не успел. Нас взрывом расшвыряло, сознание потерял. Пришел в себя, вроде цел. Кругом все горит. Как на адской сковородке... Слышу, кричат откуда-то снизу, кто знает, как запустить русские танки? Сирийцы побросали. "Попробую, говорю, я русский..." Я трактор водил в лагере, да и машину знаю. Посидел, пошуровал рычагами. Гляжу, дернулся, гад. Пошел!.. Тут из-за хребта "скайхок" израильский. Ка-а-к жахнет по мне! Дура, кричу, ты что?! А? Был бы пост радионаводки -- ему б указали кто -- кто... Да где он, пост?! Уже если бардак, так бардак!.. А тут сирийцы начали обстрел. Мать честная! Свои бьют, чужие добавляют... В общем, вывел я из ложбины пять танков. Целехонькими. Нате, говорю, от России подарочек жидам! Она для жидов ничего не жалеет!..