— Но как вы узнали, что папу повезут в готический? — Все не унимался младший, все допрашивая старшего.

— А вот ты сам подумай. Сперва старшой ваш, Сергей, говорит мне, что папу надобно, мол, убить. Но так говорит, чтоб другие и не поняли. Ладно, я жду, но я готов. Потом Дмитрий звонит и говорит: выполняйте. А что «выполняйте», не говорит. Но я-то понимаю. А потом Лариска вдруг ни с того ни сего дает мне инструкцию, и не только про то, что я должен сделать, но и как. Ага, думаю, уловила суть, стерва, доложила своим хозяевам, получила у них инструкцию и мне подсовывает. То, что она на два фронта работает, это я давно понял. Но, думаю, я вам задам пфейферу вашим же оружием. Они мне что сказали? Чтоб я папу гробил возле церкви святого Юра в первый же день. Ясно, что там будет засада и в первый день, и в последний. Но к последнему дню они уже будут бояться, что я их обойду, и повезут папу прощаться в другое место. Куда? Понятно, в катедру. Больше некуда, это главная церква у католиков. Так я туда пистолет пристроил, еще когда папа и вовсе не приехал и когда никто не думал, что его в эту катедру приволокут, а значит, и обыскивать помещение не будут.

— Ну вы просто Штирлиц!

— Нет, дорогой мой, я не Штирлиц. Штирлица выдумали, а я — вот он, весь перед тобой!

— Когда пушку подкладывали, что, тоже по-немецки ксендзу исповедовались?

— Ну нет, конечно! По-польски. Только пришлось легенду соорудить, что, мол, я поляк московский. С польским у меня не очень. А в немецком я ас! Только чуть накладка не вышла. В школе разведки меня натаскивали на баварский диалект, там у нас немец-учитель из-под Мюнхена был. Мне тогда и легенду подходящую сочинили. А немцы-то как раз все сплошь лютера! Да ничего, выкрутился.

...После этого никто больше не видел ни престарелого отца Брауна, ни странного аббата Мартина, и никто не принимал их больше за чертей. Они исчезли, будто никогда и не существовали в природе.

Голубков подсел в поезд в Сухиничах, маленьком городке в Калужской области. Он получил телеграмму от Пастуха с совершенно неподозрительным содержанием: «Встречайте 19 июня поезд 74 вагон 8. Олег».

Только потому здесь поезд делал большую остановку, что в этой точке сходятся пути на Москву, Киев, Смоленск, Тамбов и Могилев. До Москвы оставалось километров двести пятьдесят, часов пять-шесть в вагоне. Поезд уже взял круто на север, достиг широт, где в это время года почти не бывает ночей. В пять утра было светло как днем. Муха уже не спал. По данным Гришиной сестры, у бригады, которую сопровождал Муха, билеты были до конечного пункта, до Москвы. Но где гарантия, что бригада не покинет поезд раньше?

На всех станциях Муха выходил из вагона, дышал воздухом, покупал у разносчиц ранние фрукты, демонстративно вгрызался в кисловатые яблоки. Клиенты группками высыпались из соседнего вагона, курили, почти никогда ничего не покупали и все больше молчали. Муха подумал даже, что своим аскетическим поведением они могут вызвать подозрения у кого угодно. Не были они похожи на тех заробитчан, которых Муха лицезрел по дороге во Львов. Но, пройдясь по поезду и обнаружив, что и этот состав набит строительными бригадами, Муха понял, что его подопечные не слишком выделяются. Это следуя домой, работяги отрываются по полной программе. На заработки ехали угрюмо. Большинство, конечно, выпивало, но тихо и как-то мрачно. Некоторые и вовсе дрыхли всю дорогу.

Мухе повезло: вагон с клиентами был как раз на пути к вагону-ресторану. Так что Муха курсировал, лавируя между торчащими с полок несвежими ногами, по нужному ему вагону столько, сколько ему было нужно. Большинство клиентов он прочно запомнил в лицо, хоть это было и необязательно. Так, на всякий случай.

Поезд оставлял Сухиничи. Муха проконтролировал, не остался ли хоть один из его подопечных на перроне, дождался, пока состав не набрал скорость, проводники подняли площадки и закрыли двери, и вернулся в свой купейный вагон. Теперь можно было успокоиться до Калуги, до следующей остановки.

Голубков, появившись, словно из-под неустойчивого вагонного пола, взял Муху под локоть, когда тот открывал дверь своего купе.

— Извините, — вежливо спросил генерал, одетый наподобие бедного, но аккуратного доцента из богатого открытиями нищего НИИ, — у вас, молодой человек, не найдется лишней сигареты?

— Да, — тут же ответил Муха, — пойдемте в тамбур, покурим.

Почему бы туристу, возвращающемуся из Карпат, и профессору, едущему на какую-то конференцию, не сойтись во взглядах и не позавтракать вместе в вагоне-ресторане? Натасканные на москаля фанатичные унсовцы молча лежали по своим полкам. Спали, не спали, кто его знает, когда мимо них проследовали двое очень интеллигентных людей. Один, похожий на профессора, и другой, похожий, может быть, на геолога, с изящной тростью. Интеллигентные люди то и дело уступали друг другу дорогу. «Проходите, здесь тесно, проходите-проходите, я посторонюсь!» И кто мог слышать, что перед входом в вонючую плацкарту геолог шепнул профессору:

— С первого по семнадцатое.

И уж точно никто, даже если бы и подслушал эту странную реплику, никогда в жизни не догадался бы, что она значит.

Вроде бы профессор, или кто он там еще, не иголка, а вот поди ж ты, никто и не заметил, как он, оставив своего нового друга геолога в ресторане, как-то неожиданно оказался в голове поезда. Его беспрепятственно пропустили к начальнику поезда, откуда он отправил радиограмму. Не прошло и десяти минут, как он присоединился к своему приятелю, который задумчиво покусывал бутерброд и потягивал сок в вагоне-ресторане.

Профессор и геолог вышли в Калуге. Вообще эта остановка была примечательна во всех отношениях. Как известно, поезд Трускавец — Москва стоит в Калуге ровно десять минут. Так вот, лицо у проводницы восьмого вагона приняло озабоченный вид задолго до этой остановки. Она открыла тамбур и откинула подножку еще задолго до полной остановки поезда, что было, конечно, нарушением инструкции. Но сделала она это, конечно, очень вовремя. Потому что едва доступ в вагон стал возможен, им немедленно воспользовалась группа молодых людей, уже ждавших на перроне. Несмотря на то, что их было никак не меньше дюжины, они без малейших заминок в три секунды впрыгнули в вагон. С перрона их будто корова языком слизала. Разумеется, за столь ничтожное время проводница никак не могла успеть проверить у молодых людей проездные документы. Но она и не пыталась этого сделать, что тоже, конечно, было вопиющим нарушением всех инструкций. Напротив, она, только открыв вагон, тут же исчезла в своей каморке и не высовывалась оттуда до самой отправки поезда.