– - Извините, я собственно, -- мне стало неловко и противно одновременно.
– - Нельзя ли... Ну хоть немного потише.

– - Нельзя!
– - Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.

– - О, Господи, -- взревел я.
– - Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?

– - За грехи, -- ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.

Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн "Три семерки". Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас...

– - Погодите, -- смеюсь я.
– - Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но...

– - Ха-ха-ха, -- смеются пионеры.

– - Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите - посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины?
– - Аргумент этот представляется мне убийственноубедительным, и я радостно усмехаюсь.

– - Ты, -- директриса задыхается от негодования.
– - Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет "Кэмел"! Позор!

– - Да не курю я "Кэмел". И причем здесь Кока-Кола? И вообще, вас давно нет!
– - протестую я.
– - Вы выросли. Многие даже погибли, кто в Афганистане, кто в более поздние времена. Генка Захаров, например, его в Афгане убьют. И Сережку Гаранова тоже. А Мишу Шестова конкуренты положат в девяносто третьем. Человек пять из вас в Америке будут жить. Даже председатель совета отряда Игорь Костиков будет жить в Америке, я его там видел, в супермаркете! Честное пионерское!

– - Игорь, это правда?
– - Директриса сурово смотрит на него.
– - Как ты мог так поступить? Где твоя пионерская совесть?

– - Я больше не буду, Татьяна Семеновна, клянусь!
– - всхлипывает Игорь и подносит к губам золотой горн.

– - Па-рарара! Ра-Ра!
– - Трубит он.
– -Па-рарара! Ра-Ра! Подъем!

Я недовольно поежился и обнаружил, что заснул за письменным столом. Правая рука затекла и меня совершенно не слушалась. К тому же, болела голова и пересохло в горле.

– - Па-рарара! Ра-Ра!
– - Услышал я, только на этот раз наяву. Звук горна, как мне тогда показалось, способен был разбудить мертвеца.

– - Господи, который же час, -- я побрел к кровати.
– - Шесть пятнадцать утра....

На улице светало.

– - Надо меньше пить. Фу, как неловко, -- я вспомнил вчерашний вечер и бесконечные банальные глупости, которые я нес под шафе. Впрочем, моей девушке, кажется, это нравилось, по крайней мере у меня до сих пор в ушах стоял ее неповторимо-женский смех.

– - Па-рарара! Скауты, к утренней линейке будьте готовы!

– - Всегда готовы -- рявкнул хор детских голосов.

– - Равняйсь.... Смирно.

– - Господа Бога душу мать...
– - Я завернулся с головой в одеяло, пытаясь избегнуть звуков американского гимна. Звуки эти, усиленные мощными колонками, сотрясали хлипкие стены моего домика и проникали в мой мозг сквозь фундамент и матрасные пружины.

– - А это что такое?
– - Мелодия сменилась, и вспомнились мне поле в липкой, размокшей глине, гнилые картофельные клубни, усталые студенты и издевательская песня:

"Солнце восходит над речкой Хуань-Хэ,

Китайцы на поле идут.

Горсточка риса у них в руке,

И песню задорно поют:

– -Унь-нянь, унь-нянь-нянь..."

Я мог поклясться, что забытая песня эта пелась на мотив китайского национального гимна. Прослушав куплетов шесть, я начал одуревать от однообразной мелодии. Все мечталось мне, что очередной куплет будет последним, но тягучее пение начиналось снова и снова.

– - Ах вот вы как!
– - Взревел я.
– - В голове моей опилки, тра-та-та. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро.
– - Нет, у меня было неожиданно жестокое похмелье, иначе почему бы я так умилялся скрытой мудрости этого стихотворения.
– - Получайте наш ответ лорду Керзону! Где мой удлинитель?
– Я вытащил в садик электронное пианино фирмы "Ямаха".

– - Союз Нерушимый. Республик Свободных. Сплотила Навеки...

"Ямаха" давала прикурить. Мощности было в самый раз, и кому какое дело, что моя затекшая рука то и дело брала фальшивые ноты....

– - Славься, Отечество...

– - Унь-нянь-нянь!

– - Наше Свободное!
– - Я выжал громкость до предела.

– - Мама!
– - Взревел китайский скаут.
– - Нам опять сосед мешает.

– - Я вызываю полицию, этой наглости необходимо положить конец!
– раздался визгливый женский голос, и я поспешно ретировался.