Шрифт:
"Этот сон повторяется часто, и я никогда не могу догнать вагон".
– Этот сон повторяется часто? Вы бежите за поездом?
– спросил доктор.
– Да. Но это не совсем сон. Что-то похожее было со мной в юности, такой же поезд, те же люди, но в действительности я не бежала за поездом.
Она оставалась за ширмой. Так было легче разговаривать с ним.
– Вы пережили стресс, очень глубокий, у вас образовался внутренний конфликт и поэтому вы находитесь в психологическом перенапряжении. Но... впрочем об этом потом. Что вы делаете сегодня вечером?
– Ничего.
– Я приглашаю вас в кафе послушать джаз-бенд. Европа помешалась на Америке. Кафе называется "Классик", это близко, напротив почти. Можно слушать внутри, но это громко, можно - на улице, но тогда оденьтесь чуть теплее. Вечера здесь прохладные. Как вы предпочитаете? Я закажу столик.
– Наверное, на улице. Вы хотите сказать мне что-то неприятное?
– Не думаю.
– Вы больше не хотите лечить меня?
– Это зависит от вас.
– От меня?
– она, наконец, вышла из-за ширмы.
– Я не претендую на вашу полную откровенность, фрау Айхгольц, но вы оказываете мне очень сильное сопротивление. Попробуем обсудить это вечером в восемь. Хорошо?
Он придвинул к себе бумаги, давая понять. Идеальный пробор, ухоженные руки. Вспомнила как Ферстер и Кемперер ждали в особняке Наркоминдела на Софийской набережной чемодан с лакированными туфлями, чтоб идти консультировать Ленина, а чемодан где-то застрял, и они сменили белые галстуки на синие. И это, когда казалось, что каждая минута имеет значение, когда все вокруг были безумны и безумнее всех она. Но об этом доктор Менцель не узнает - не сможет помочь и значит незачем вечером идти в кафе.
Она шла через парк к коллонаде.
Ферстер был симпатичнее Кемперера. Высокий, худой, застенчивый. Один раз слышала, как Владимир Ильич кричал Лидии Александровне: "Ваш Ферстер шарлатан! Укрывается за уклончивыми фразами. Что он написал? Вы сами это видели?
Лидия Александровна что-то неразборчиво ответила.
– Идите вон!
Дверь открылась, и Лидия Александровна уже на пороге:
– Ферстер не шарлатан, а всемирно известный ученый, - и закрыла за собой дверь.
Накануне вечером Иосиф говорил, что она приходила к нему с просьбой от Ленина дать яд.
Они ужинали, когда вошла Каролина Васильевна и сказала, что пришла Фотиева.
– Что эти старые бляди от меня хотят?
– процедил он, и громко отодвинул стул, вставая.
Каролина все никак не могла привыкнуть к его привычке материться, поэтому в шоке пожала плечами и сказала: "Я не знаю".
В коллонаде к ней пришаркал на изогнутых ревматизмом ногах сосед по столу господин Рецлаф и сообщил, что после ужина в отеле танцевальный вечер, и он рассчитывает на нее как на партнершу.
"Слишком много приглашений".
– Я не танцую герр Рецлаф.
– Как жаль, это так полезно танцевать.
Помещение для грязевых ванн напомнило торфоразработки под Богородском. Женщина в синем халате вытаскивала ведерком грязь откуда-то из преисподней и обкладывала ей шею, колени, бедра. Было неловко лежать на кушетке бревном, она пыталась помогать, женщина отшучивалась по-чешски, и потом, после душа отвела в соседнюю комнату, укутала ласково, как ребенка, в простыню, уложила на кушетку и укрыла теплым пушистым одеялом.
– Спайте, - сказала на ломаном немецком и легонько погладила по голове.
У нее навернулись слезы. Уже очень давно никто не укрывал ее одеялом, не гладил по голове. Нет, год назад, когда поступила в Академию, по студенческой традиции устроили вечеринку в общежитии. Красное вино, закуска - винегрет и селедка. Вечеринка удалась, но она еле дотащилась домой. От красного вина всегда хмелела быстро, а от того сомнительного, просто заболела. Выворачивало до стона, до замирания сердца. Он уложил, принес чаю с лимоном, называл пьянчушкой, растирал ледяные руки.
– А все-таки ты меня немножко любишь, - прошептала она, положив голову на его ладонь.
– Я думал, что женился на гимназистке, на девочке из хорошей семьи, а оказалась гуляка и пьянчушка. Как же ты в таком виде через весь город добиралась, бедная моя.
– Ты же не разрешаешь вызывать машину, вот и добиралась.
– Тебе разреши, ты целыми днями пьяная будешь разъезжать, как Маруся Никифорова.
– Маруся Никифорова училась в Смольном, она не пила.
– Пила, пила и кокаин нюхала. И ты кофеином балуешься, знаю, знаю, брось ты эту бузу...