Из бесчисленного количества примеров, которые можно было бы привести, ограничимся следующими: Святополк, – Сын того же князя Изяслава, – был женат на дочери хана Тугоркана; на половчанке женился и сын Олега – Святослав; прославленный князь Мстислав Удалой был женат на Хорасане, дочери половецкого хана Котяна, на другой дочери которого женился венгерский король Стефан V; великий князь Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, вторым браком тоже был женат на половчанке; на дочери половецкого хана Аэпы был женат великий князь Юрий Долгорукий, брат которого Андрей женился на внучке хана Тугоркана; князь Андрей Боголюбский по матери был половцем и, кроме своего христианского имени, носил и половецкое – Китан. Отец Александра Невского, великий князь Ярослав Всеволодович, первым браком был женат на половчанке. Сам герой «Слова о полку Игореве», северский князь Игорь Святославич, по рождению был полуполовцем и воспетую в этом произведении войну вел со своим близким родственником, ханом Кончаком, на дочери которого потом женил своего старшего сына Владимира.

В свете всех этих фактов можно утверждать, что союз русского князя с половцами был явлением вполне нормальным и менее предосудительным, чем союз с поляками, немцами или венграми.

Однако возвратимся к походу Олега Святославича на Киев. Узнав о его приближении, великий князь Изяслав выслал навстречу большое войско, которое в первом же сражении было наголову разбито. Характерно, что Олег не стал его преследовать и не пошел на Киев, которым мог бы легко овладеть: он ограничился тем, что сел на княжение в Чернигове, считая его своим по праву, и военные действия сейчас же прекратил.

Через некоторое время Изяслав собрал огромное войско и врасплох напал на Чернигов. Олег с дружиной находился вне города, но сейчас же поспешил на выручку своей осажденной столицы. В разгоревшемся сражении великий князь Изяслав был убит, но победа все же осталась за киевлянами. Олег снова вынужден был бежать в Тмутаракань, а на киевский стол сел другой его дядя, Всеволод Ярославич, столь же враждебный Святославичам, как и его старший брат, но предпочитавший действовать не силой, а коварством. Он убедил византийского императора в том, что из Тмутаракани готовится набег на Константинополь, после чего подкупил нескольких тмутараканских бояр, которые предательски схватили Олега и передали его хазарам. Последние уже были в курсе дела: они отвезли князя в Византию и выдали императору Алексею Комнину, который повелел сослать его на остров Родос.

Полагая, что избавился от Олега навсегда, великий князь Всеволод отдал Чернигов своему сыну Владимиру Мономаху, а в Тмутаракань отправил посадником киевского боярина Ратибора, которого, однако, очень скоро выгнали оттуда два молодых владимиро-волынских изгоя. Но и они прокняжили там недолго: три года спустя нежданно-негаданно появился на Руси Олег Святославич. Его родосское пленение закончилось тем, что он женился на византийской княжне Феофании Музнлон, и теперь сам император Алексей ему покровительствовал. Такую резкую перемену в его судьбе трудно объяснить чем-либо, кроме его выдающихся личных качеств.

Тмутаракань приняла его с радостью. Он ограничился тем, что повелел казнить четырех изменников, выдавших его хазарам, а сидевших в Корчеве князей с миром отпустил на все четыре стороны.

Очевидно, связанный каким-то обещанием, данным византийскому императору, Олег мирно княжил в Тмутаракани одиннадцать лет, пока был жив великий князь Всеволод Ярославич. Но как только он умер и великокняжеский стол занял Святополк Изяславич, Олег сейчас же выступил в поход и направился к Чернигову, где княжил в это время Владимир Мономах. Последнему пришлось бежать из города, так как черниговцы защищать его не пожелали и с радостью открыли ворота Олегу Святославичу, которого всегда считали своим законным князем.

По жалобе Мономаха великий князь вызвал Олега в Киев, «на земский суд». Никаких судов, а тем паче земских, над князьями никогда на Руси не бывало, а потому Олег, вероятно заподозривший западню, приехать отказался и высокомерно ответил: «Несть мене лопо судити епископу, ли игуменам, ли смердам» (Не подобает судить меня епископу, игуменам и смердам), – на основании чего летописец, а вслед за ним историки, приписали ему гордыню, невыносимо строптивый характер и бунтарство против законности. После этого Святополк Изяслаинч собрал громадную рать и, выступив, совместно со всеми подчиненными Киеву князьями, против Олега, заставил его покинуть Чернигов. То, что произошло дальше, уже известно читателю: с небольшим войском Олег пошел походом по северным русским землям, где все города подряд без сопротивления открывали ему ворота.

Война продолжалась еще год. Согласно летописи, киевские князья нанесли Олегу ряд поражений и вынудили его 1097 году явиться для мирных переговоров в город Любеч, на общий съезд русских князей. Однако в правдивости киевской летописи тут приходится сильно усомниться: едва ли Олег приехал в Любеч в качестве побежденного. Результаты съезда заставляют думать как раз обратное, ибо нанем полностью восторжествовала та государственно-политическая идея, за которую боролся Олег, и в территориальном отношения выигравшим тоже оказался только он: нелепая и пагубная система наследования была отменена и съезд постановил, что впредь каждый княжеский род будет пожизненно и потомственно владеть своей вотчиной, на правах нормальной преемственности; Олегу Святославичу и его роду, помимо Черниговского княжества, Новгород-Северской земли и Тмутаракани, достались земли Муромо-Рязанская и Вятская, то есть огромные области, раньше принадлежавшие киевскому князю.

Тут совершенно очевидно, что фактически Олег продиктовал съезду свою волю и получил сполна все, на что претендовал, а это было бы, разумеется, невозможно, если бы победа была на стороне киевских князей и они чувствовали под собою твердую почву. Остается думать, что эта часть летописи, по указаниям Владимира Мономаха, была совершенно искажена Сильвестром, который превратил поражения киевских князей в их победы. Такая перетасовка фактов обещала пройти гладко, ибо киевская летопись подверглась переделке через двадцать лет после Любечского съезда, когда уже ни Олега Святославича, ни первоначального летописца Нестора не было в живых.