Наша воля скоро станет всесветной,

Цветы, что у нас на шляпе, - порождение тысячелетий.

Приветствую вас, ученики! Теперь вы можете выйти вперед!

Продолжайте записывать то, что я говорю, продолжайте

задавать мне вопросы.

39

Дружелюбный и кроткий дикарь, кто же он?

Ждет ли он цивилизации или уже превзошел ее и теперь

господствует над ней?

Может быть, он с Юго-Запада и взращен под открытым небом?

Или, может быть, он канадец?

Может быть, он с Миссисипи? Из Айовы, Орегона,

Калифорнии?

Или горец? или житель лесов? или прерий? или с моря матрос?

Куда бы он ни пришел, мужчины и женщины принимают его как

желанного гостя,

Всем хочется, чтобы он полюбил их, притронулся к ним,

разговаривал с ними, остался бы с ними жить.

Поступки, беззаконные, как снежные хлопья, и слова, простые,

как трава, непричесанность, смех и наивность,

Медленный шаг, лицо - как у всех, заурядные манеры

и излияния токов,

Они, преобразуясь, исходят с концов его пальцев,

Они идут от него с запахом его тела и дыхания, они истекают

из взора его глаз.

40

Сусальное солнце, проваливай, - не нуждаюсь в твоем

обманчивом блеске,

Ты лишь верхи озаряешь, а я добираюсь до самых глубин.

Земля! ты будто за подачкою смотришь мне в руки,

Скажи, старая карга, что тебе нужно?

Мужчина или женщина, я мог бы сказать вам, как я люблю вас,

но я не умею,

Я мог бы сказать, что во мне и что в вас, но я не умею,

Я мог бы сказать, как томлюсь я от горя и какими пульсами

бьются мои ночи и дни.

Видите, я не читаю вам лекций, я не подаю скудной милостыни:

Когда я даю, я даю себя.

Эй ты, импотент с развинченными коленями,

Открой замотанную тряпками глотку, я вдуну в тебя новую

силу,

Шире держи ладони и вздерни клапаны у себя на карманах,

От моих подарков отказаться нельзя, я даю их насильно, у меня

большие запасы, с избытком,

И я отдаю все, что имею.

Я не спрашиваю, кто ты, это для меня все равно,

Ведь ты ничто, и у тебя нет ничего, пока ты не станешь тем,

что я вложу в тебя.

Меня тянет к рабу на хлопковых полях и к тому, кто чистит

отхожие места,

Я целую его, как родного, в правую щеку,

И в сердце своем я клянусь, что никогда не отрину его.

Женщины, пригодные к зачатию, отныне станут рожать от меня

более крупных и смышленых детей

(То, что я вливаю в них сегодня, станет самой горделивой

республикой).

Если кто умирает, я спешу туда и крепко нажимаю ручку двери,

Отверните одеяло и простыни к ногам,

А врач и священник пусть уходят домой.

Я хватаю умирающего и поднимаю его с несокрушимым

упорством,

Ты, отчаявшийся, вот моя шея,

Клянусь, ты останешься жив! всей тяжестью повисни на мне.

Мощным дыханьем я надуваю тебя и заставляю тебя всплыть

на поверхность,

Каждую комнату в доме я наполняю войсками,

Теми, кто любит меня, теми, кто побеждает могилы.

Спи, - я и они будем всю ночь на страже,

Ни сомнение, ни хворь пальцем не тронут тебя,

Я обнял тебя, и отныне ты мой,

И, вставши завтра утром, ты увидишь, что все так и есть,

как я говорил тебе.

41

Я тот, кто приносит облегчение больным, когда они, задыхаясь,

лежат на спине,

А сильным, твердо стоящим мужчинам я приношу еще более

нужную помощь.

Я слышал, что было говорено о вселенной,

Слышал и слышал о множестве тысяч лет.

Это, пожалуй, неплохо, - но разве это все?

Я прихожу, увеличивая и находя соответствия,

Я с самого начала даю большую цену, чем старые

сквалыги-торгаши,

Я сам принимаю размеры Иеговы,

Я литографирую Кроноса, его сына Зевса и его внука Геракла,

Я скупаю изображения Озириса, Изиды, Ваала, Брамы и Будды,

В мой портфель я сую Манито, и Аллаха на бумажном листе,