– Прежде всего я хотел бы узнать, – ответил Сказитель, – каким исходом я заработаю себе на ужин: если положу вас или если буду побежден?

Элвин Миллер запрокинул голову и издал долгий улюлюкающий клич на манер краснокожих.

– Как тебя зовут, незнакомец?

– Сказитель.

– Так вот, мистер Сказитель, надеюсь, тебе придется по вкусу местная грязь, потому что ее-то ты точно наешься вдоволь!

Сказитель почувствовал, как рука мельника, лежащая у него на плече, сжалась. Сам он к слабакам не относился, но с этим человеком равняться силой было бесполезно. Хотя подчас сила в борьбе не самое главное. Здесь требуются мозги, а Сказитель не мог пожаловаться на их отсутствие. Он стал медленно прогибаться под давлением Элвина Миллера, заставляя мужчину нагнуться над ним. И вдруг, совершенно внезапно, он ухватил мельника за рубаху и рванул со всей мочи в том же направлении, в котором толкали его. Обычно здоровяк-противник мигом слетал с ног, влекомый собственным весом, – но Элвин Миллер был готов к этой неожиданности. Он вывернулся и дернул в другом направлении, зашвырнув Сказителя так далеко, что странник приземлился прямо посреди камней, которые должны были служить основанием для мельничного жернова.

Злобы в этом рывке не было – одна только любовь к состязанию. Сказитель едва успел шлепнуться на землю, как Миллер уже помогал ему подняться, участливо выспрашивая, не повредил ли странник чего-нибудь.

– Хорошо, что жернова здесь не было, – охнул Сказитель. – Иначе отскребать бы вам мои мозги со стен.

– И что с того? Ты в Воббской долине, мужик! Чего горевать о каких-то там мозгах? Здесь они тебе не понадобятся.

– Вы победили меня, – промолвил Сказитель. – Значит ли это, что кровать и ужин я теперь не заслужу?

– Кровать и ужин? Конечно, нет, сэр. Тоже мне, работничек выискался. – Но довольная улыбка на лице выдавала притворную грубость слов. – Нет, нет, разумеется, если хочешь, можешь работать. Мужчина должен постоянно ощущать, что не просто так живет на этом свете. Но, честно говоря, я бы принял тебя даже с переломами всех конечностей, даже если б ты полено поднять не мог. Кровать тебе готова, комната находится рядом с кухней, и могу поспорить на что угодно, мальчишки уже доложили Вере, чтобы она ставила лишнюю миску к ужину.

– Вы очень добры.

– Ничуть, – пожал плечами Элвин Миллер. – Ты уверен, что ничего не сломал? Приложился ты дай Боже как.

– В таком случае лучше проверить, не раздробил ли я какой-нибудь из ваших драгоценных булыжников, сэр.

Элвин снова расхохотался и, от души хлопнув Сказителя по спине, повел его к дому.

Домик оказался тот еще. По количеству воплей, визгов, воя и шума он мог смело состязаться с преисподней. Миллер вкратце познакомил Сказителя со всеми детьми. Четыре девушки приходились ему дочерьми; сейчас они исполняли по меньшей мере дюжину дел, переходили из комнаты в комнату и одновременно во весь голос споря друг с другом и затевая ссору за ссорой. Визжащий младенец оказался внуком Миллера, внуками ему приходились и пятеро малолетних бандитов, играющих в круглоголовых 20 и роялистов на обеденном столе и под оным. Мать, которую звали Верой, казалось, не слышала царящего в доме шума-гама. Трудясь у плиты, она лишь время от времени отвлекалась, чтобы наградить оплеухой подвернувшегося под руку сорванца, и сразу возвращалась к работе – продолжая исторгать неиссякаемый поток приказов, упреков, насмешек, угроз и жалоб.

– Как у вас мозги не завернулись от такого шума? – спросил ее Сказитель.

– Мозги? – резко переспросила она. – Вы думаете, нормальный человек, у которого сохранилась капля разума, выдержал бы хоть минуту в этом доме?

Миллер провел Сказителя в его комнату. То есть в ту комнату, которая, по словам мельника, «станет твоей на тот срок, пока тебе не надоест наш дом». В ней стояла огромная кровать с пуховой подушкой и чистыми простынями. Одну из стен заменяла задняя половина печки, так что в комнате всегда было тепло. Ни разу за долгое время странствий Сказителю не приходилось спать в подобной роскоши.

– Послушай, а ты точно не обманул меня, когда сказал, что тебя зовут Элвин, а не Прокруст? 21 – уточнил Сказитель.

Миллер не понял сравнения, но это не имело значения, поскольку он видел перед собой лицо Сказителя. Наверное, с подобным удивлением он сталкивался не впервые.

– Мы не имеем привычки помещать гостей в сарае, заруби себе на носу. Мы всегда укладываем их на лучшую кровать в доме. И все, на этом разговор закончен.

– Тогда я просто обязан завтра отработать свой ночлег.

– Работа найдется, если ты дружишь с руками. Тем более если не стыдишься заниматься женскими делами: моей жене помощник пришелся бы в самый раз. Ладно, утро вечера мудренее.

С этими словами Миллер покинул комнату, притворив за собой дверь.

Закрытая дверь лишь слегка заглушила царящий в доме шум, но против такой музыки Сказитель не возражал. День едва начал клониться к вечеру, но Сказитель ничего не мог с собой поделать. Странник скинул на пол котомку, стащил башмаки и с блаженным вздохом повалился на матрас. Тот хрустел, словно набитый соломой, но, видимо, поверх него был положен еще один, пуховый, поэтому кровать нежно приняла измученное тело в свои объятия. В воздухе витал запах свежей соломы, высушенные травы, висящие у печной трубы, испускали приятный аромат тмина и розмарина. «Спал ли я когда-нибудь на такой мягкой и удобной постели в Филадельфии? Даже в Англии мне не довелось испытать подобного блаженства. Нет, ничего похожего я не знавал с тех пор, как покинул чрево матери», – подумал он.

В этом доме не считалось зазорным прибегать к помощи скрытых сил: магический знак был в открытую начерчен прямо над дверью. И Сказитель узнал рисунок. Вопреки ожиданиям, знак не являлся символом умиротворения, призванным изгонять любое насилие из души ночующего в комнате человека. Это и не оберег вовсе. Он не предназначался для того, чтобы защитить дом от гостя – или гостя от дома. Он даровал одно успокоение, чистое и простое. И был изумителен, совершенен по рисунку и размерам. Точный магический знак нарисовать непросто. Сказитель не помнил, чтобы где-либо ему встречалось такое совершенство.