Так что, в каком-то смысле, плохие малые проблемы не составляли. Кто, как обычно, доставлял бесконечные головные боли — так это как раз малые хорошие.

— Мы не можем и не станем сдавать наш отдельный анклав, — заявила Трини. — Ты, Сирокко, сюда не так часто наведывалась. И не знаешь, каково нам тут было. Тебе никогда не понять, как было жутко для женщины — было и есть! — пытаться жить в Беллинзоне. Некоторые из наших женщин подверглись... эх, Сирокко, даты просто зарыдаешь, если услышишь! Скажу только, что изнасилование — далеко не худшее из зол. Мы должны по-прежнему жить отдельно.

— И мы не станем сдавать оружие, — процедил Стюарт. Стюарт был тем самым мужчиной, что пришел в ответ на требование Сирокко прислать представителя от бдительных — равно как и Трини пришла в качестве старейшины от феминисток. — Ты тут толкуешь про законность и правопорядок. Но уже семь лет мы были едва ли не единственной группой, которая пыталась поддерживать хоть какой-то уровень приличий среди всех людей в Гее. — Тут он сверкнул глазами на Трини, которая ответила ему тем же. — Мы всегда желали и по-прежнему желаем защищать даже тех, кто не принадлежит к нашей организации, подчиненной только наличию живой силы и оружия. Я не стану заявлять, что мы навели порядок на улицах. Но нашей целью было соблюдение приличий.

Сирокко перевела взгляд с одного на другую. Странное дело, но оба за какие-то две минуты резюмировали свои позиции. Скорее всего никто из них уже не помнит, что они препираются и бахвалятся уже добрых десять часов, не сказав при этом почти ничего больше того, что сказали только что.

Так или иначе оба ненадолго заткнулись и встревоженно глянули на Сирокко.

— Вы оба мне нравитесь, — негромко сказала Сирокко. — Мне будет крайне неприятно, если вас обоих придется убить.

Никто даже не вздрогнул, но глаза их чуть округлились.

— Стюарт, мы оба знаем, что моя политика в отношении оружия не сможет проводиться долго. Мне предоставилась одна крупная передышка, и я намерена извлечь из нее все, что смогу. Сейчас только я контролирую все оружие в Беллинзоне. Крутом масса пистолетов. Я намереваюсь изъять их все до единого — даже если придется обыскать каждый дом. Производство толковых пистолетов находится вне индустриальных способностей Беллинзоны, и так будет еще довольно долго. Но вы сможете и будете делать ножи, мечи, тесаки, луки и стрелы... и так далее. Я намерена воспользоваться этим кратким временем, когда все до единого разоружены, чтобы... чтобы дать людям шанс вздохнуть свободно. В ближайшие несколько дней поляжет много народу, но при этом титаниды будут убивать людей. Если один человек убьет другого, казнь будет скорой и публичной. Я хочу, чтобы люди это поняли. Моя цель здесь — наладить общественный договор, и я начинаю практически с нуля. Мое преимущество — в силе. А еще — в понимании того, что большинство людей прибыло сюда из довоенных сообществ, где властвовал закон. Очень скоро они вспомнят о том, что такое нормальная жизнь.

— Ты, часом, не рай тут пытаешься создать? — усмехнулся Стюарт.

— Никоим образом. У меня вообще мало иллюзий насчет того, что здесь будет происходить. Все будет очень жестоко и несправедливо. Но уже сейчас здесь лучше, чем двадцать оборотов назад.

— Двадцать оборотов назад я чувствовала себя в безопасности, — отозвалась Трини.

— Это потому, что ты жила за лагерной стеной. Я тебя не виню; на твоем месте я поступала бы так же. Но я должна снести эти стены. И я не могу допустить, чтобы отряды вооруженных мечами бдительных шлялись по округе, пока я их лучше не узнаю. — Она повернулась к Трини. — Могу кое-что тебе предложить. После разоружения я намерена отвести период времени, — пожалуй, не больше мириоборота — в течение которого только полиции будет дозволено носить мечи и дубинки. И только женщинам будет дозволено носить ножи.

— Так нечестно! — возопил Стюарт.

— Да, Стюарт, ты чертовски прав, — продолжила Сирокко. — Так нечестно. А еще нечестно, что большинство женщин, которые прибывали сюда с войны, избивали до бесчувствия, оттаскивали куда надо некие волосатые громилы, а потом продавали на публичных торгах.

Трини явно заинтересовалась, но ее по-прежнему глодали сомнения.

— Многие женщины погибнут, — заметила Трини. — Большинство из них не знают, как обращаться с ножом.

— Многие женщины погибли вчера потому, что ножа у них просто не было, — ответила Сирокко.

Трини по-прежнему сомневалась. Сирокко повернулась к Стюарту:

— Что же до твоих бдительных... то после этого начального периода нам потребуется полиция из людей. Я намерена отдавать предпочтение бдительным.

— Вооруженным палками? — спросил Стюарт.

— Не стоит недооценивать добрую дубинку.

— Значит, мои люди будут подходить ко всяким парням и их обыскивать, так? А что будет, если парень достанет нож?

— Все зависит от того, какова цена твоему человеку. Да, он вполне может погибнуть.

Сирокко еще раз дала им время все обдумать. Великим искушением было встать в позу и рявкнуть: нет у вас никакого выбора! Но они и так это знали. Лучше бы им самим найти способ со всем смириться — или если не со всем, то хотя бы с частью.

— Значит, будут и законы, и суды? — спросил Стюарт.

— Пока — нет. Я уже описала в общих чертах законы касательно рабства и убийства. Временно их предстоит проводить в жизнь на месте преступления, а судьями будут титаниды. Но очень скоро мы разработаем свод законов, организуем процедуру ареста и нечто вроде судебного процесса.