— Ты что, серьезно?

— Детка, я тут не в игрушки играю. Будь уверена, здесь такая же война, как и на Земле. В каком-то смысле еще и почище.

— Да, тут я тебе доверяю. По крайней мере пока не узнаю больше.

— Вот и хорошо. — Сирокко остановилась и повернулась к Робин лицом. — А теперь вот что, Робин. Расслабься и посмотри мне в глаза. Нужно, чтобы ты полностью расслабилась. Мышцы становятся вялыми, и ты начинаешь засыпать.

Робин и раньше гипнотизировали, но никогда с такой легкостью. Сирокко мало говорила и не пользовалась никакими инструментами. Она просто смотрела Робин в глаза — и глаза ее становились большими, как море Фебы. Она тихонько шептала и прикладывала ладони к щекам своей подопечной. Робин расслабилась.

— Закрой глаза, — сказала Сирокко, и Робин подчинилась. — Ты заснешь, но тебе нужно пойти глубже. Ты чувствуешь все окружающее, запах тоже, прекрасно все слышишь — но ничего не видишь. Понимаешь меня?

— Да.

Робин почувствовала, как ее поднимают. Чудесное ощущение. Еще она слышала, как ветер шуршит листвой. Пахло примерно так, как пахнет перезрелой земляникой. Потом она почувствовала легкое покачивание, когда Сирокко понесла ее по тропе. Затем они повернули. Так продолжалось неопределенное время, пока чувство направления не пропало совсем.

Робин было все равно. Почти все, что она чувствовала, — это сильные руки Сирокко под своей спиной и ногами. Она касалась своими бедрами твердых мышц ее живота, вдыхала отчетливый, чуть сладковатый аромат, который всегда связывался у нее с Феей. В голове рождались приятные фантазии. Давненько у нее уже не было любовницы.

Так прекрасно Робин не чувствовала себя с... с тех долгих дней плавания по Офиону с семью друзьями навстречу неведомой судьбе. Наверняка можно было сказать, что с тех пор ее сбили с ног силы — или Маги, — ничьей власти не подчиняющиеся.

— Искра не спала, когда я за тобой приходила, — сказала Сирокко.

— Правда?

— Ага. Она последовала за нами по лестнице. Потом смотрела из окна. По-моему, она хотела нас выследить, но не решилась.

— Она не дурочка.

— Это я заметила. Она... трудная. Робин рассмеялась:

— Ты тоже, наверное, стала бы трудной, если б тебя выставили из девственных дщерей и сделали парией и беженкой.

— Почему она сюда явилась? Тебя она, похоже, ненавидит.

— Отчасти, пожалуй. Я так резко и низко пала... что, похоже, потянула ее за собой. — Робин умолкла, недоумевая, как она говорит все это без боли, затем вспомнила, что она под наркозом. Ее это устраивало. Им нужно было переговорить.

— Она вышла из повиновения? Это не в ее стиле.

— Ты не знаешь Ковен. Тут дело в долге... и в страхе. Не думаю, что мои возлюбленные сестры куда-либо доберутся. Скорее всего замерзнут где-нибудь в космосе. Но к тому времени, когда принималось решение, у меня уже не было права голоса. Нова тоже не думала, что у них выгорит. А кроме того, у нее и выбора-то особого не было. Все обернулось для нас слишком круто. Девяносто дней после того, как обнаружили Адама, мы уже ни для кого не существовали. Третий Глаз спас мне жизнь — но и только.

— Но почему пришлось уйти и ей? Ведь ребенок-то был твой.

— Ну, это уже ничего не значило. Понимаешь, она была уродкой. Про Адама она узнала, когда тому было шесть месяцев. И попыталась его убить. Я ее остановила. Затем мы обе его скрывали, но понимали, что так долго не продлится. И в конце концов все вскрылось. Мне потребовался весь мой прежний престиж до последней капли, чтобы поклясться, что Адам девочка. Никто проверять не стал, но все и так знали.

— А в каком смысле Искра была уродкой?

— Она единственная девушка в Ковене, у кого оказался брат. Связанная родственной связью со мной, великой грешницей. — Она вздохнула. — Странные существа эти люди.

— Они всюду примерно одинаковы.

Сирокко некоторое время молчала. А Робин посетила странная мысль. Где Адам? Сначала его несла Сирокко. Но теперь она несла ее, Робин, а для этого требовались обе руки.

Впрочем, ее это не интересовало. Она действительно доверяла Сирокко.

— Еще Искра была подозрительно высокая. Это не имело значения, когда мы были наверху. Позднее пошли шепотки о действиях, которые лучше не описывать. И была любовь.

— Любовь?

— Она меня любит. В последнее время это не слишком заметно, но она меня любит.

— Я это заметила.

— Она и тебя любит. Только совсем по-другому.

— Я и это заметила.

Сирокко наконец опустила ее. Робин испытывала восхитительную остроту чувств. Она ощущала под босыми ногами мягкую, влажную почву. (Что случилось с ее ботинками? Впрочем, неважно.) В воздухе чувствовались ароматные пары. По спине у Робин бежала струйка пота. Она стояла в темноте и ждала. Голос Сирокко донесся откуда-то спереди: