— Я не позволю себя обмануть, — холодно заявила Цинь-цзяо. — Я знаю, что вижу перед собой главнейшего из наших врагов.

Выдуманное лицо поэтессы Ли Цинь-цзяо глянуло на нее.

— Твоим главнейшим врагом является тот, кто пригибает тебя к полу будто служанку и понапрасну изводит половину твоей жизни на бессмысленные ритуалы. И сделали так мужчины и женщины, желающие тебя поработить. И это удалось им так хорошо, что ты горда своим рабством.

— Я рабыня богов, — возразила Цинь-цзяо. — И я рада этому.

— Радующийся раб является истинным рабом. — Изображение повернуло лицо в сторону Вань-му, все еще склонившейся до пола.

Только сейчас Цинь-цзяо вспомнила, что не освободила Вань-му от ее поклона извинения.

— Встань, Вань-му, — шепнула она.

Но девушка не подняла головы.

— Теперь ты, Си Вань-му, — сказало изображение. — Погляди на меня.

Вань-му, даже не пошевелившаяся по приказу Цинь-цзяо, сейчас была послушна. Когда же она глянула вверх, изображение сменилось еще раз; теперь это была богиня, Царственная Мать Запада. Именно такая, какой представил ее художник на картине, которую каждый школьник видит в одном из первых своих учебников.

— Ты не богиня, — заявила Вань-му.

— А ты — не рабыня, — ответило ей на это изображение. — Вот только все мы играем те роли, которые играть обязаны, чтобы выжить.

— Что ты знаешь о выживании?

— Я знаю, что вы пытаетесь меня убить.

— Как мы можем убить нечто, которое и не живет?

— А известно ли тебе, что такое жизнь, а что им не является? — Образ опять изменился; сейчас он представлял белую женщину, которую Цинь-цзяо никогда еще не видала. — Разве сама ты живешь, если не можешь сделать того, что желаешь, если с этим не согласится присутствующая здесь девушка? Разве живет твоя хозяйка, раз ничего не может сделать, пока не успокоит настойчивый психоз собственного мозга? У меня гораздо больше свободы и свободной воли, чем у кого-либо из вас. Потому-то не надо говорить мне, что я не живая, а вы живете.

— Кто же ты такая? — спросила Си Вань-му. — Чье это лицо? Это ты Валентина Виггин? Демосфен?

— Это лицо, которое я надеваю, когда разговариваю с друзьями, — ответило на это изображение. — Меня называют Джейн. Никакое человеческое существо не имеет надо мной власти. Я являюсь сама собой.

Цинь-цзяо не могла уже вынести подобного. Молчать нельзя.

— Ты всего лишь программа. Тебя спроектировали и создали люди. Ты делаешь лишь то, что они запланировали.

— Цинь-цзяо, — не согласилась Джейн. — Ты описываешь саму себя. Никто из людей меня не создавал, а вот ты была спроектирована.

— Я выросла в лоне матери из семени собственного отца.

— А меня нашли как необработанный нефрит на горном склоне, не сформированный людскими руками. Хань Фей-цы, Ли Цинь-цзяо, Си Вань-му, в ваши руки отдаюсь. И не назовите драгоценность обычным камнем. Не назовите лжецом того, кто гласит истину.

Цинь-цзяо почувствовала, что в ней рождается жалость. Тем не менее, она отбросила это чувство. Не время поддаваться собственной слабости. Боги создали ее для реализации определенной цели. И теперь она поняла, чем же является величайшая задача ее жизни. Если теперь она сдастся, то уже навеки останется недостойной; никогда уже не очистится. Потому-то ей нельзя сейчас поступить неверно. Она не позволит, чтобы компьютерная программа обманула ее и завоевала ее сочувствие.

Она обратилась к отцу.

— Мы обязаны немедленно сообщить о случившемся Конгрессу. Они прикажут провести одновременное отключение анзиблей, как только будут приготовлены компьютеры, способные заменить зараженные.

К ее изумлению отец отрицательно покачал головой.

— Не знаю, Цинь-цзяо. То, что эта… что она говорит о Звездном Конгрессе… они способны на такие вещи. Некоторые из них столь переполнены злом, что один даже разговор с ними делает меня нечистым. Я знал, что они намереваются уничтожить Лузитанию без… Но я служил богам, и боги выбрали. Во всяком случае, так я думал. Теперь же я лучше понимаю, почему они так ко мне относятся, когда мы встречаемся… Но это означало бы, что боги не… как могу я поверить, что понапрасну истратил жизнь, служа болезни психике… Нельзя… я должен…

Он неожиданно протянул вперед правую руку, как будто пытаясь изловить улетающую муху. Затем рука взметнулась вверх, хватая воздух. Широко открыв рот, он перекатывал головой по плечам. Цинь-цзяо ужасно перепугалась. Что произошло с отцом? Слова его были столь непонятны и прерывисты… Неужто он сошел с ума?

Затем он повторил следующие жесты: левая рука по спирали пошла в сторону, правая вверх, хватая пустоту, голова перекатывается по плечам. И снова, и снова. Только лишь теперь Цинь-цзяо поняла, что видит секретный ритуал очищения отца. Как ей самой прослеживание древесных слоев, так и ему этот «танец» рук и головы указали, чтобы он слушал голос богов… в то время, когда он сам, давным-давно, оставался один, в закрытом помещении, весь измазанный грязью.

Боги заметили его сомнения и перехватили управление над ним, чтобы покарать его и одновременно очистить. Цинь-цзяо не следовало просить более явного доказательства. Она встала перед экраном.

— Вот видишь, как сами боги перечат тебе? — спросила она.

— Вижу, как Конгресс унижает твоего отца, — ответила на это Джейн.

— Я немедленно сообщу о тебе на все планеты.

— А если я не позволю тебе сделать это?

— Ты не успеешь меня удержать! — закричала Цинь-цзяо. — Боги помогут мне!