– Ну пошто ты машину Лешкину утопил?
– поднял на меня дед выцветшие заплаканные глаза.
– Ведь вернется он, спросит с меня. А чаво я скажу яму?

– Не вернется, - ответил я.

– Уехал куда али занеможило чаво?
– захлопал дед ресницами, начиная догадываться, что я принес ему тяжкую весть.

– Слышь, дедусь, - начал я осторожно, - ты только держи себя в руках. Сиди-сиди.
– Дед хотел подняться, но я вновь усадил его на ребристое днище.

– Где Леха-то?
– севшим голосом спросил он, не сводя с меня глаз. И глаза его говорили: ты не пугай, парень, все ведь обойдется, правда?

– Умер Леха,- потупил я взгляд;- Убили его.

– Слухай, ты чаво, шуткуешь?
– Деду все же удалось встать.

– Нет, дед. К сожалению, это правда. Вчера ночью он погиб.

– Господя! Да на кой я вас туда повез?! Да чаво ж это творится?!
– Больше дед не сказал ничего. Он молча ходил вокруг своей избушки и тихо всхлипывал.

Решив ему не мешать, я присел в сторонке на пенек и покуривал. Приехал сюда лишь с одной целью: уничтожить все следы пребывания здесь Лешки Звонарева. Что менты, что бандиты Конопли - если пронюхают, замучают старика. Пусть хоть он в стороне останется от этого кошмара.

Сидя так, я вспоминал минувшие события и не мог поверить, что за несколько дней со мною произошло столько страшного. Но что я? Сашка не найдена. Конопля утащил ее невесть куда. Жива ли? О плохом думать не хотелось, но дурные мысли сами лезли в голову. В горестных раздумьях я не заметил, как подошел старик.

– Слухай сюда, шланг непутевый. Пойдем-ка в хату, помянем Лексея по русскому обычаю.

Мы пили с ним дешевую вонючую водку и закусывали вяленой рыбой, отдирая куски зубами прямо от тушки. На грубо сколоченном столе стоял наполненный граненый стакан, покрытый сверху куском ржаного хлеба.

Я рассказал деду Матвею обо всем, что произошло той ночью в особняке на другом берегу озера.

– Ox, Лексей!
– вздохнул дед, и глаза его увлажнились.
– Ён мне за сынка, почитай, был. Водку вон таскал, папиросы. Сетку подарил знатную. Ох, Лексей! Я сразу так и подумал, что неладное стряслось, когда на зорьке моторку на воде услыхал. Ну, думаю, бегёть от того берега ктой-то.

– Что за моторка?!
– встрепенулся я.

– Моторка как моторка, - махнул дед рукой.
– Мужик в ей драпал с того бережку. Ентот, как его, Витек!

– А ты что ж, знаешь его?
– окончательно обалдел я.

– Кто ж его тута не знаить?
– удивился дед.- Мне жа тады Лексей так и сказал: бабу поедем воровать у Витька, невесту дружковую. Твоя невеста, что ль?
– Дед закурил "беломорину".

– Моя, дед, - выдохнул я.
– Ты давай говори быстрее, с ним в моторке еще кто-нибудь был?

– Кажись, был ктой-то. Но я не рассмотрел. Лежал ктой-то в лодке связанный.

– Мужик лежал или баба?

– Да говорю жа - лежал! Не разглядеть было.

– Ну, потом что? Куда они потом пошли?

– А я знаю?
– развел руками дедок.
– Они не здеся чалились. Правее. У моей хаты, кто драпаить, не притыкается. Ко мне жа милиция захаживат. Бздють все. Опять жа причал какой - сам видишь. Обрыв форменный. Не кажный смогёт. Тута изловчиться, присноровиться надотить.

– Давно милиция-то была?
– испугался я за то, что менты могли видеть здесь оставленную Лешкой машину, которую я только что утопил.

– Да ты не боись. Я не лыком шит. Чужака за версту носом чую. И не было почитай как шесть днёв никого.

– А там, где они причалить могли, дорога есть? Куда ведет?

– Да ты чаво, захмелел совсем? Тута жа одна дорога - на Ленинград!..

Я приехал из Зеленогорска в Питер к вечеру. В ночном клубе меня ждал Костыль. То, что он не в духе, было видно, как говорится, невооруженным глазом. Жорик сидел за столом в той самой комнате, обшитой финской фанерой и устеленной синтетической соломой. Он был хмур и сделал вид, что не заметил моего появления, чересчур внимательно рассматривая давнишний шрам на кисти своей левой руки. Но я знал: Костыль ждет именно меня. Еще при входе старший смены охраны протараторил:

– Где шляешься? Михалыч четыре раза спрашивал.

– Зачем?

– Иди в гостевую. У него и спросишь. Я вошел в комнату и присел за столом напротив.

Жорик продолжал хмуриться и молчать.

Еще вчера по приезде в Санкт-Петербург Костыль повторил свой вопрос-предложение:

– Ну так что, идешь ко мне?

До конкретики в делах дойдет, думаю, не сразу. И согласился. Мне ведь главное - пока в ящик не сыграл, Сашку разыскать и освободить.

– Сколько платить будешь?
– спросил только. А Жорик в ответ разоржался, словно застоявшийся мерин. И шофер его решил подхихикнуть. Я взглядом его одарил соответствующим. Враз улыбку с хари смело. Вообще, я умею так посмотреть, что сразу становится понятно: Борис, ты не прав.