– Вы, гражданин Никитин, не цените заботу партии и правительства о себе. Наше советское государство предоставило вам замечательные возможности, льготы... Вы ведь выполняли интернациональный долг и потому получили возможность учиться в одном из престижных вузов Москвы...

– А я свои льготы не на помойке нашел, - огрызнулся Никитин и, по всей вероятности, сделал это зря - судья вкатала ему по максимуму, видимо, учитывая особую дерзость подсудимого...

После оглашения приговора конвой вывел Сергея из зала суда "блондинка", то есть автозак, повела осужденного на Краснопресненскую пересылку.

Каждая тюрьма, каждая пересылка, каждая зона живут по общим законам, которые в каждом конкретном месте отличаются лишь мелочами. Конвоир ввел Никитина в камеру - тяжелая металлическая дверь с противным скрипом закрылась за спиной осужденного. Сергей невольно вздрогнул: гулкий звук захлопнувшейся тюремной двери был подобен биению маятника, отсчитывающего т-оды его жизни.

Как только новенький очутился в камере, тут же от других арестантов отделился шестерка. Приблизившись к Никитину вплотную, он нагло уставился на новичка.

Следуя навыкам, приобретенным в Бутырке, Сергей произнес:

– Мир вашему дому!

Шестерка нагло заржал и, обернувшись к сидящим около окна, процедил сквозь зубы:

– Ты смотри - вежливый, - после чего, повернувшись к Никитину, спросил:

– "Косяки" за тобой есть? Не пидар, не сука?

Сергей прищурился - в глазах его загорелись злобные огоньки, но, сдержав себя, он только отрицательно покачал головой:

– Я человек.

– А это еще доказать надо, - сказал шестерка и вновь выразительно посмотрел на сокамерников, словно ища у них поддержки.

– Никитин Сергей, двести восемнадцатая, часть два, "первоход".

– Лоханулся, значит? За заточку груз взвалил? Ну и сколько?

– Два года.

– Ну как жить собираешься?
– голос шестерки" звучал все более нагло и самоуверенно. Он выразительно, не мигая, смотрел в глаза новичку, и Сергей выдержал взгляд.

– Ваших понятий я раньше не знал, но они мне подходят, - спокойно ответил он.

– Ха!
– шестерка вновь обернулся в сторону осужденных, среди которых, несомненно, был свой "авторитет".
– Значит, "по понятиям"?

– Да.

– Смотрите - он в блатные записывается, точно в комсомол. Быть блатным - это право еще и заслужить надо. Знаешь, - неожиданно шестерка перешел на доверительный тон, - чтобы съесть яйцо, его надо прежде облупить, чтобы телку трахнуть, ее надо прежде раздеть. Но есть выход, - и он хитро подмигнул желавшему жить "по понятиям".

– ?

– Придется пожертвовать яйцами, - последовал спокойный ответ.

Ни единый мускул не дрогнул на лице Сергея - он только передернул плечами: мол, что ты еще скажешь?

Шестерка, достав откуда-то из-под робы длинную нитку, протянул ее Никитину.

– Привязывай.

– Что?

– Яйца!

Когда распоряжение было выполнено, ему указали на верхний ярус нар.

Публика наблюдала за действиями вновь прибывшего не без интереса: один из заключенных привязал второй конец нитки к жерди - спустя несколько секунд снизу послышался нарочито властный голос шестерки:

– Прыгай!

Конечно же, любой человек, окажись он в подобной ситуации, задумается "а если вдруг..."

Задумался и Никитин - но все-таки, даже не зажмурившись, с мыслью: "Была не была" прыгнул вниз. Разумеется, нитка порвалась, и Сергей не стал кастратом.

Да, это было испытанием - осужденный прекрасно понимал это, так же, как и то, что его теперь по логике вещей должны оставить в покое.

Однако этого не произошло...

Шестерка оказался явно неудовлетворенным проведенным испытанием; не встречая никакого сопротивления со стороны новичка, он попытался на него надавить:

– Знаешь, я ошибся...

– Что такое?

– Веревка была не та, - с этими словами он протянул Сергею веревку от сидора, то есть тюремной котомки.
– А теперь это попробуй...

Вот теперь начинался уже настоящий беспредел, очевидный даже для молчаливых свидетелей испытания.

Реакция новичка была мгновенной: короткий замах - и шестерка опрокинулся навзничь, ударившись головой о цементный пол.

– Драку на хате устраивать?
– взорвался один из осужденных, что стоял поближе к Сергею.

– Борзый?
– ощерился другой.