На завтрак, по обыкновению, было подано огромное количество рассыпчатой, курящейся горячим паром вареной картошки со сливочным маслом – не магазинным, а своим, настоящим, – а к ней целая гора свиной колбасы домашнего приготовления, огромная сковорода яичницы, море простокваши и сколько угодно свежайшего ржаного хлеба собственной выпечки. Савельевы ели быстро и много, и Валерий от них не отставал. Работа на свежем воздухе волшебным образом повлияла на его аппетит, и в последние дни он стал замечать, что начинает заметно поправляться.

Словом, все было как всегда, за исключением того обстоятельства, что Савельев-старший вышел к столу в дурном расположении духа и на протяжении всего завтрака смотрел на всех волком. Такие приступы беспричинной угрюмости случались с ним и раньше, особенно по утрам и во время обострений его застарелого артрита. В подобных случаях нужно было просто не подворачиваться ему под руку, а если уж подвернулся, терпеливо выслушивать его ворчливые сентенции и ждать, когда у него, как у музыкальной шкатулки, кончится завод. Размотав пружину своего раздражения до конца, поганый старикан снова превращался в почти нормального человека, с которым можно запросто посидеть на бревнышке за сараем, выкурить за разговором полпачки сигарет и втихаря раздавить бутылочку термоядерного самогона.

Но сначала до этого момента нужно было дожить, так что за столом в это утро царила настороженная тишина, нарушаемая только стуком ложек о тарелки и звуками, которые обычно издают торопливо жующие люди, спешащие поскорее насытиться и идти работать и потому пренебрегающие некоторыми тонкостями застольного этикета. И в этой тишине неожиданно грянул гром.

– Андрюха, – сварливо обратился Савельев-старший к сыну, – ты мою бутыль с кислотой не видал?

– Видал, – жуя, ответил Сова. – В сарае, на второй полке, в углу.

Сзади к нему бесшумно подошла жена и положила на его тарелку новый кусок колбасы – румяный, скворчащий, только что со сковороды. Сова благодарно кивнул и на мгновение прижался щекой к упругой округлости ее живота. Савельев-старший пронаблюдал за этой сценой с явным неодобрением, но комментировать ее не стал. Вместо этого он с достойным лучшего применения упорством вернулся к избранной теме.

– Нет ее там, – проскрипел он. – Я вчера весь сарай как есть облазил – нету! Как корова языком слизала.

– Сам же куда-нибудь и переставил, – легкомысленно ответил Сова, который один из всех домашних не боялся вспышек раздражения своего папахена.

– Я еще в своем уме, – веско заявил Савельев-старший, – и на память покуда не жалуюсь. С чего бы мне ее переставлять? Как поставил ее туда три года назад, так она и стояла.

– Ну что ты, отец, в самом деле? – робко вмешалась мать Совы. – За столом-то… Люди завтракают, а ты про какую-то кислоту. Горит, что ли? Кому она нужна-то, кислота твоя?

– Мне! – громыхнул Савельев. – Мне она нужна, ясно тебе, дура старая? Для дела нужна, не для забавы. Вот я и спрашиваю по-человечески: никто мою бутыль не видал?

Здоровенная такая, на двадцать литров, пыльная, в сарае стояла. Не видали? Ну, правильно, где ж вам увидать, вы же собственную задницу без очков найти не можете, а тут бутыль, да не с самогонкой, а с кислотой… Только жрать и умеете, растопыри слепошарые…

– Батя, – предостерегающе произнес Сова.

– Чего – батя? Ну, чего?

– Ничего, – сказал Сова. – Шумно очень.

– А ничего, так и молчи. Вон, колбасу трескай, которую жена тебе подкладывает. Жена у тебя заботливая, моей не чета. Шумно ему… Потерпишь! Валерка, а ты не видал?

Валерий молча помотал головой, глядя в тарелку. Конечно, для убедительности ему следовало бы при атом честно и открыто смотреть папахену Совы прямо в его поросячьи гляделки, но заставить себя поднять голову Валерий так и не смог, потому что знал: испытующего взгляда Савельева-старшего ему не выдержать ни за что. Ни при каких обстоятельствах не выдержать, ни за какие коврижки. Даже если бы Валерий не знал, куда подевалась злосчастная емкость с электролитом, он и тогда не рискнул бы встретиться с раздраженным Совой-старшим взглядом. А поскольку из всех присутствующих судьба исчезнувшей бутыли была доподлинно известна ему одному, Валерию сейчас и вовсе хотелось провалиться сквозь землю.

– Значит, не видал, – задумчиво произнес Савельев-старший. – Ну, это само собой… И никто, значит, не видал.

Беда! Нечистая сила, что ли, у нас в доме завелась? Три года вещь на месте стояла, а когда понадобилась – что ты будешь делать! – нету! Две недели назад была, а тут вдруг взяла да и растаяла. Да кабы только бутыль! Чего ни хватишься, ничего нету. Прямо из-под рук все пропадает. Ей-богу, нечистая сила! Или этот, как это теперь говорят.., полтергейст.

Валерий все-таки рискнул поднять глаза и тут же снова опустил их в тарелку, потому что Савельев-старший, хоть и говорил, ни к кому персонально не обращаясь, смотрел при этом почему-то прямо на него – не смотрел даже, а прямо-таки сверлил Валерия своими мутными недобрыми гляделками. И еще одну неприятную вещь заметил Валерий: Сова перестал пихать в себя колбасу с картошкой и переводил встревоженный взгляд с отца на Валерия и обратно.