– Вообще-то, - засмеялся Пиндар, - никаких веревок они не плетут. Во всяком случае, не больше, чем в любом другом городе. Если нам очень не повезет, нас отправят на каменоломни. Это самое худшее, что может выпасть на долю раба.
– Я понял его и кивнул.
– Но, надеюсь, со мной такого не случится. Афиняне, конечно, могут разрушить наш Светлый город и забрать все мое имущество - они ненавидят фиванцев!
– однако у меня есть друзья даже в Афинах; есть и определенный талант.

– Стало быть, ты беспокоишься главным образом о девочке и обо мне?

– И о Гилаейре, и о нашем чернокожем приятеле. Если меня освободят, я постараюсь выкупить на свободу и всех вас. А еще нам могло бы помочь твое пение, особенно если ты споешь для спартанцев так же хорошо, как пел сегодня под аккомпанемент темнокожего бога. Они, правда, предпочитают хоровое пение и не слишком ценят солистов, однако перед твоим голосом никто устоять не смог бы. И никто не стал бы, разумеется, держать такого замечательного певца в рабстве. Ну как, сможешь спеть им?

Мне очень хотелось доставить ему удовольствие, и я даже попытался что-то напеть, однако не смог вспомнить слов той песни, не говоря уж о мелодии.

– Ну ничего, - утешил меня Пиндар.
– Уж я как-нибудь да постараюсь всех освободить. Ведь в твоей памяти ничего не осталось - по глазам видно, ты и о чуде этом уже позабыл.

– Прости, - сказал я искренне.

– За что же? Ты ничем не обидел меня.
– Он вздохнул.
– И тебя, Латро, мне жаль больше всех остальных.

Я спросил, не помнит ли он слов той песни.

– Нет, - сказал он.
– Почти ничего. Но я помню, как они звучали словно могучий прибой, что бьется о скалы, и грозно вторит раскатам грома. Так и должна звучать истинная поэзия!

Я кивнул, потому что он явно ждал этого от меня.

– Но мои стихи никогда не звучали так, увы! Впрочем, после твоего пения и я стал, по-моему, чуточку ближе к высотам истинной поэзии. Послушай-ка вот это:

Стрелы тонкие есть у меня лишь для мудрых сердец,

Их направляет Природа, свой приз предлагая,

Но стоит прицелиться в гущу толпы на равнине

Слышат глупцы лишь свист ветра. Так кто ж объяснит им?

– Ну, как тебе?

– Очень понравилось!

– Да? А мне не очень. Но, пожалуй, это получше, чем все, написанное мною прежде. В нашем замечательном городе есть - были, точнее!
– несколько поэтов, действительно не раз державших в руках стиль. Так мы, поэты, говорим: "держать в руках стиль" на нашем языке значит работать, точно нет никакой разницы, какую именно работу делать - сочинять стихи или плести у очага циновки. Каждый месяц мы встречались и читали друг другу свои последние сочинения, притворяясь, будто не понимаем, что ни одна из этих строк никогда и никем более прочитана не будет. И если мои собственные стихи казались мне после такой пирушки самыми лучшими - ну как же, я ведь был главным в нашем маленьком кружке, чуть ли не гением (лишь в собственных глазах, разумеется) - то весь следующий месяц я был счастлив. Как гордился я, например, своей маленькой одой в честь Пифийских игр! (*45)

– Я думаю, - промолвил я, - каждому в той или иной степени свойственно тщеславие. Я, например, безусловно тщеславен.

– Но ты безусловно и очень хорош собой, - пожал плечами Пиндар.
– И безусловно очень силен, что доказал не далее как сегодня. Что же касается нас, тогдашних, то я понимаю теперь, что мы вели себя всего лишь как шумные самовлюбленные юнцы, тогда как давно пора было стать истинными мужами и научиться хранить хладнокровие. Но сегодня днем я услышал настоящего бога и надеюсь, что еще не все потеряно. Очень надеюсь! Латро, я бы никогда не стал хвастаться перед тобой - ведь это не что иное, как самое настоящее хвастовство, - если б не был уверен, что ты скоро позабудешь все, о чем я только что говорил.

– А я все это запишу, - сказал я.

– Ну вот, пожалуйста!
– Пиндар негромко засмеялся.
– Боги, как всегда, умеют отомстить хвастуну!

Зовем мы ночь, желая скрыть деяния свои,

Но Ночь-богиня мужу все наши тайны выдает.

– Это мне тоже нравится, - сказал я.

– Сочинено специально для тебя сию минуту и подано, так сказать, с пылу с жару. Пожалуй, тут что-то есть... хотя, может, лучше: "Нужна нам ночь..."

– Пиндар, а что, действительно существует бог ночи?

– Их, по крайней мере, дюжина.

– А нет ли среди них богини с телом змеи и головой женщины? С буйными черными волосами, никогда не знавшими гребня?

Он некоторое время молча смотрел на меня, потом снова задумчиво поворошил угли.

– Ты ее видел, верно? Нет, то была не богиня - просто одно из ее чудовищ. Говорят, Геракл некогда избавил от них наш мир (*46), но он вот уже четыреста лет как вознесся на Олимп, так что, наверно, они наползли снова. А сейчас ты ее видишь?

Я покачал головой.

– Это хорошо. Я все-таки надеюсь хоть немного поспать, пока эти рабы не начали суетиться. Если снова увидишь то чудовище, главное - не касайся его. Обещаешь?

– Обещаю.
– Я чуть не сказал, что меня могут просто заставить его коснуться, но промолчал.

Пиндар встал и потянулся.

– Ладно, попробую уснуть. Хорошо бы обойтись без снов и кошмаров. Мне следовало бы, по твоему примеру, написать себе записку, запрещающую вести с тобой беседы по ночам. Увы, мне не хватает твоего прилежания. Еще раз спокойной ночи, Латро.