Шрифт:
Лара вздрогнула и впилась в Портиша опухшими от слез глазами.
– Ты, пенек кривоногий!
– с ненавистью крикнула она ему в лицо. Это кто - ты мужик крепкий?!
Она вскочила. Михась хотел ее удержать, но она его оттолкнула.
– Мужики!
– крикнула она.
– Знаю я всех вас! Все вы одинаковы!
Михась вскочил рядом с ней, схватил за плечи.
– Да пусти ты меня!
– Она снова попыталась отпихнуть его.
– Глаза б мои вас не видели! Мужики! Тоже мне!.. Вам что надо?
Она наклонилась над Портишем.
– Вам только одно и надо - и довольно! Тьфу на вас!
Плевок застрял у Портиша в бороде, глаза у него налились кровью, он вскочил:
– Ты что, баба, сдурела?!.
Может быть, он и ударил бы, но тут из-за барака вынырнула сухопарая фигура Льоша в пестрой, переливающейся всеми цветами неснашиваемой куртке, смотревшейся в сравнении с тряпьем остальных лагерников откровенно вызывающе и являющейся не только отличительной приметой Льоша, по которой его узнавали издалека, но также и предметом зависти большинства. Льош мгновенно оценил обстановку и положил руку на плечо Портиша.
– Докатились, - сдержанно сказал он.
– Уже кидаемся друг на друга, как звери...
Он сильнее надавил на плечо Портиша.
– Сядь.
– А я что, - забубнил Портиш и поспешно опустился на землю.
– Я ведь ничего... Она все. Сказать, право, нельзя...
Лара снова уткнулась в плечо Михасю и, давясь слезами, что-то пытаясь сказать хрипящим, сорванным голосом, зарыдала.
– Ну, что ты, что ты, - безуспешно принялся утешать ее Михась, одной рукой гладя ее по волосам, а другой легонько похлопывая по спине.
Льош отстранил Михася, взял лицо Лары в ладони и стал массировать ее виски. Через мгновенье спазм отпустил ее горло, руки безвольно, плетьми, повисли вдоль тела - она теперь только еле слышно всхлипывала, а затем и вовсе затихла.
– Вот и все, - пробурчал Портиш.
– А шуму-то, шуму...
Корявыми пальцами он принялся, как гребенкой, вычесывать плевок из бороды.
– Да, шуму действительно многовато, - вздохнул Льош и передал Лару в руки Михасю.
– Посиди с ней немного, пока успокоится.
– А в том, что она хочет ребенка, - проговорил он уже Портишу, даже здесь, в этих условиях, ничто не смешно и не предосудительно. Произвести на свет нового человека никогда не было смешно. И родить его - не только высшее и прекраснейшее предназначение женщины, но и огромнейшее счастье.
– Особенно здесь, - желчно подхватил Кирилл.
– Смержам на потеху...
Льош грустно посмотрел на Кирилла.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду, - тихо, глядя в глаза Кириллу, сказал он. Затем перешагнул через вытянутые ноги Пыхчика и направился к пинам.
Пины прекратили пересвист и выжидательно повернули к нему головы.
– Привет честной компании!
– шутливо поздоровался Льош и присел рядом с пинами на корточки. Ослиные уши пинов доброжелательно зашевелились.
– Здравствуй, Василек, - персонально поздоровался Льош с крайним из пинов и что-то быстро просвистел ему.
Пин внимательно склонил голову и вдруг, подпрыгнув, вскочил на короткие десятисантиметровые лапки и закачался на них. Льош выжидательно замолчал.
– Не знаю, - наконец сказал Василек патефонно-хриплым писклявым голосом. Будто и не он сказал, а старую, заезженную пластинку поставили на большую скорость.
– Я думаю, что следует посоветоваться с Энтони...
Кирилл устало закрыл глаза. Хотелось спать и страшно хотелось курить. Опять какая-то авантюра... С тех пор, как Льош появился в лагере, какие-то месяца четыре собственно, вечно он о чем-то шушукается то с пинами, то с Энтони, составляя немыслимые планы побега, будто и не зная, что за все существование лагеря, сколько его помнят "старички", еще не было ни одного побега. Ни одного. А он... Прыткий больно. Впрочем, посмотрим, во что все выльется на этот раз.
Кирилл поудобнее примостился, чтобы полулежа, прислонившись к стене барака, можно было немного вздремнуть. Пока Голос не позвал обедать и не приказал строиться для отправки в Головомойку, Слева Лара вновь затянула свои всхлипывания и причитания, и он недовольно поморщился. Хоть бы кто-нибудь объяснил ей, что не виноват из нас никто, что она родить не может. На Земле были мы все люди как люди, даже некоторые семейные были, с детьми... А почему в лагере никто не рожает, так ты лучше у смержей спроси - им виднее.
Кирилл немного вздремнул, но тут опять ночной кошмар толкнул его в голову, и где-то внутри засосало, засвербило... Он заворочался и открыл глаза. Спросонья, по давно забытой привычке, толкнул соседа в бок и попросил:
– Дай закурить.
И увидел перед собой вытянувшееся, поросшее редкими волосами, грязное лицо Пыхчика. Глаза Пыхчика округлились, он начал медленно, не отводя взгляда, отодвигаться.
– Чего?
– бабьим дискантом протянул он.
Кирилл встряхнулся и как следует протер глаза. Наконец-таки проснулся.