Загребельный Павел Архипович
Шрифт:
– Кто ведет? А сами и ведем.
– Каким образом?
– А как? Сначала было как до войны, а теперь вроде бы все по-новому.
– Но что, что? Об этом никто не слышал и никаких сигналов!
– Мы и без сигналов. Дымография, к примеру, что такое? Топливо для колхозников, горючее для техники. Все то, что идет дымом. С топливом у нас все в порядке. Мой предшественник навел порядок. Фонды получаем исправно. Все занаряженное выбираем своевременно. Кто экономит, у того и запасец собирается года на три, а то и на все пять, так что тут нам никакие опасности не страшны. Ни угрозы, ни морозы. Что же касается горючего, оно есть тогда, когда не требуется, и его нет, когда позарез необходимо. Вот начинается наша вторая жатва, идет бурячок, идет кукуруза, а семьдесят шестого бензина - кукиш! Кто-то где-то завернул кран - и уже не течет, что бы ты там ни делал! Вот вам и вся наша дымография.
– Допустим, - поерзал на стуле Конкретный.
– Здесь что-то есть. Может быть, новая наука. А дальше? Как там у вас дальше?
– Дальше может идти домография. Это значит: дом и в доме, жилье нашего колхозного труженика как таковое, а также его внутреннее убранство или, как пишут в газетах и книгах, интерьер. Так что же нам показывает сегодня домография? В Веселоярске хата как таковая, как пережиток прошлых отсталых эпох исчезла бесследно, оставшись только для напоминания потомкам в нашем музее под открытым небом. Вместо хаты у нас современный дом, со всем комфортом и эстетикой, отвечающей достоинству труженика. Так? Так. Но это в Веселоярске. Какие же села еще есть поблизости от Веселоярска? Пережитки прошлого. Глиняные хаты. Соломенные стрехи. Скажем прямо: не богатые, убогие хаты. Вот вам и домография. Правда, и в убогих, внешне старосветских хатах найдете вы то же самое, что и в столичных квартирах: дорогая мебель, ковры, электротехника, комфорт и прогресс, а также дефицит, который наши дядьки умеют собирать, как никто на свете, а прячут так, что бей тебя божья сила со всеми ее ангелами и архангелами, но все равно не узнает и не найдет. И все же: о чем свидетельствует наша домография? Надо ускорять темпы перестройки. Надо и надо!
– Дамография - это уже из колоды карт, - захохотал Конкретный.
– Ну, пиковую даму, допустим, знаем еще от Пушкина. А далее раскинем наших червонных девчат, красивейших в мире, дам бубен, которые грызут мужей даже в космосе и под землей, и трефовых дам, для которых первая половина жизни стремится набрать вес, а вторая - его сбросить. Такая ваша дамография?
– Навряд, - сказал Гриша.
– Наша дамография - это даром - графия для мужчин. Дамография - это доярки, свинарки, птичницы, огородницы, садовницы, свекловичницы, - это все женщины, перед которыми надо упасть ниц всем благополучным, благонадежным, благословенным, благоустроенным и благопристойным.
– Допустим, допустим, - в тональности ведущего телевизионной программы "Очевидное - невероятное" пробормотал Конкретный.
– Специфика моих демографических исследований не охватывает всех этих ваших маргинальных отклонений, но меня заинтересовало словосочетание "дюмаграфия". Оно не имеет ничего общего с нашей семиотикой и просто странно, что в каком-то глухом селе рождается такое чудо.
– А что тут удивительного?
– пожал плечами Левенец.
– О писателе Дюма слышали? А как у вас лично с "Тремя мушкетерами" и "Королевой Марго"? Так, как и у нас? Вот вам и дюмаграфия! А уж к ней так и хочется присоединить еще и думографию, потому что думать мы вроде бы все умеем, да не каждый хочет. Не так ли?
– Допустим, что я приехал сюда не думать, а...
– с этими словами Конкретный ухватил на столе своими цепкими пальцами тоненькую папочку из пестрого пластика и вжикнул синтетической змейкой на ней.
"Вот гадство, - подумал Гриша, - даже бумаги запираются змеючками!"
Конкретный тем временем достал из папочки лист бумаги, исписанный с обеих сторон, держа кончиками пальцев за самый уголок, поднял высоко над головой, встряхнул им в воздухе чуточку пренебрежительно, а может, и брезгливо. За хвост да на солнце! Потом положил лист на стол, хлопнул по нему ладонью-лопатой, вздохнул:
– Допустим, что к моим научным занятиям это не имеет никакого отношения, но поручено - тут уж ничего не...
– Заявление?
– догадался Гриша.
– Допустим.
– На меня?
– Еще раз допустим.
– Анонимка?
– Вся сила в том, что нет. Есть подпись. Дата. Место.
– Подпись? Не может быть.
– Гриша даже забыл поинтересоваться, о чем заявление, так потрясло его то, что кто-то не только написал на него, но и подписал!
– Вот, - издали показал ему Конкретный.
– Прошу. Шпугутькало. Без инициалов, но разборчиво. Шпугутькало.
– Такого человека в Веселоярске нет, - заявил Гриша.
– Может, женщина?
– И женщины нет. И никогда не было. И детей таких не было. И никого не было.
– Допустим, псевдоним.
– Как не аноним, то псевдоним? Так что же это - какой-нибудь поэт уже на меня написал, что ли?
– Поэзии мало, - вздохнул Конкретный.
– Одна проза. Жестокая проза. Вы женаты?
– Ну!
– Жену вашу зовут Дарина Порубай?
– Ну!
– Почему она не взяла вашу фамилию?
– Вы у нее спросите об этом.
– У жены высшее образование?
– Высшее. А у меня среднее. Хотел на заочный - вот такое заявление помешало.
– Допустим, что заочное образование - это не совсем высшее, развеселился Конкретный.
У Гриши немного отлегло от сердца. Хоть парня веселого прислали. С этой гадской анонимкой-псевдонимкой!
– Да я и сам так считаю, - сказал он, - но надо же...
– Итак, - вмиг посуровел Конкретный, - вы не отрицаете, что женились на специалисте с высшим образованием, преследуя корыстные цели?