– Они вон там, - шепчет Давуд.
– За той оградой. Там дом.

– Не уйдут?

– Ахмет держит ту сторону.

– Кто стрелял?

– Два раза Осип. В меня. Один раз кто-то другой. Наверное, в Ахмета. Тоже не попал. Ахмет сделал отмашку.

– Кто в доме, сколько человек, ничего не известно?

– Ничего, - отвечает Давуд.

– Почему они стреляли?

– Нас заметили, конечно. Стерегут, собаки.

Я слегка высовываюсь из-за камня. Нет, стерегут плохо. Выстрела не следует. Я внимательно рассматриваю тянущуюся невдалеке стену из камней. Она довольно высокая, за ней ничего не видно, выглядывают только верхушки редких деревьев и близкий кустарник.

– Эдик, - говорю я, - ты ползи в ту сторону вдоль стены, а я в эту. Пока не встретимся. Найди в ограде окошко, щель какую-нибудь, рассмотри участок и дом и вообще все, что удастся. А ты стереги их, Давуд.

– Стерегу, дорогой, стерегу. Давайте.

Мы с Эдиком расползаемся в разные стороны.

И вот я уже один. Плоские камни ограды уложены так плотно, что не видно ни щелки. Неужели она вся такая? А высунуться пока опасно. Ну, а если все-таки попробовать?

Подобрав какую-то ветку, я цепляю на нее свою кепку и осторожно приподымаю над оградой. Ничего. Никто по кепке не стреляет. В чем дело? Значит, можно выглянуть? Но я сдерживаю себя. И продолжаю ползти вдоль стены, руками прощупывая влажные ее впадины и неровности.

И мне наконец везет. Между камнями неожиданно обнаруживается щель. Толстым концом ветки, которую я почему-то не выбросил, я выковыриваю из щели песок, мелкие камушки и приникаю к ней глазами.

В неожиданной близости от себя я вижу дом, небольшой, бревенчатый, на высоком, из камня сложенном фундаменте, с застекленной терраской, с двухскатной, крытой толем, крышей, с привычными наличниками на окнах, будто какая-то скромная подмосковная дачка забралась в эти горы, безобидная, мирная дачка, хочется зайти и спросить, не сдается ли. А там ждут пули... Возле дома ни дерева, ни кустика. Людей не видно. Ставни на всех трех окнах по фасаду распахнуты. Но сами окна закрыты, и дверь на террасу тоже. Откуда же стреляли, да еще двое, в две разные стороны сразу? Может быть, эти двое прячутся где-то снаружи, не в доме? Но где же тут спрячешься? Впрочем, за домом могут быть и кусты, и деревья, и какие-нибудь постройки даже. Это за домом, а тут, с моей стороны, ничего такого нет. Значит, надо ползти дальше, может быть, удастся осмотреть другую часть участка.

И я снова ползу по мокрой жухлой траве и ощупываю руками каждый выступ.

Интересно, какой у них план? Если рискнули открыть стрельбу, значит, решили раскрыть себя. А что дальше? Дождаться темноты и бежать? Ведь дядя Осип знает тут каждую тропку, и уйти от погони им будет нетрудно. Да, вполне вероятно, что план именно такой. Хотя они не знают наши силы и очень рискуют. Другого выхода у них, очевидно, нет. Им, конечно, есть чего бояться. Ах, если бы узнать, кто же там скрывается, в этом доме. Конечно, они хотят дождаться темноты и бежать. Значит, нам дожидаться темноты нельзя. Сейчас у них, по крайней мере, два преимущества. Они обороняются, а в наступление вынуждены идти мы, значит, они могут прятаться, а нам придется открыться. И потом, мы им не нужны живые, а вот они нам только живыми и нужны. Значит, что-то надо придумать...

Я продолжаю ползти вдоль ограды, разглядывая каждый камень в ней. И вдруг что-то хлещет меня сверху. Я поднимаю голову. Через ограду свешиваются упругие ветви густого кустарника, ветви усыпаны жесткими глянцевыми листочками. Вот это уже другое дело. Я приподымаюсь и слегка раздвигаю ветви. Передо мной все тот же дом, но теперь я вижу его с другой стороны. И отсюда он дальше отстоит от меня. С этой стороны у него глухая стена, без единого окна. Странный какой-то дом. А вокруг и здесь ни одного дерева или куста. Незаметно приблизиться к дому невозможно.

Вероятнее всего, в доме сейчас трое: Шпринц, Ермаков и дядя Осип. Точнее, так я надеюсь. О ком бы еще стал беспокоиться сейчас Гелий Станиславович? Стреляют, конечно, Ермаков и дядя Осип. Шпринц скорее умрет от страха, чем выстрелит. Как стреляет дядя Осип, я знаю. Хотя вот выстрелил же он два раза - и не попал. А что, если... Нет, надо сначала встретиться с Эдиком и узнать, что обнаружил он.

Но не успеваю я вновь спрятаться за ограду, чтобы ползти дальше, как внезапно гремит выстрел. Я слышу невдалеке короткий, отчаянный вскрик и вижу дядю Осипа с ружьем в руке, он прыгает, чтобы скрыться за угол дома.

И я, не раздумывая уже, подхваченный какой-то жаркой волной, вскидываю пистолет и стреляю сквозь кусты...

Дядя Осип падает навзничь, как подкошенный. Еще бы мне промахнуться на расстоянии в двадцать пять шагов! Он падает, и ружье, ударившись о землю, летит в сторону. Секунду я, застыв, остаюсь на месте. Ну, кто там кинется к нему на помощь, кого еще... И кто кричал сейчас? Главное, кто кричал - Эдик, Давуд, Ахмет, кто? Надо бежать в ту сторону, откуда донесся крик, и надо стеречь Осипа. Вот он приподымает голову, словно прислушиваясь, и слабо шарит вокруг себя рукой, ищет ружье. Нет, обессилев, опять падает. Потом начинает медленно ползти к дому.

– Лежать!
– зло кричу я.
– Лежать, говорю! Прикончу! Ермаков, выходи.

И тут же кидаюсь вдоль забора на крик. Нет, нет, это уже не крик. Я слышу стон. Мучительный стон. Все ближе. И сердце мое вдруг на секунду тяжко замирает от ужаса. Это стонет Эдик, я же слышу! Так стонут, когда умирают, когда захлебываются в крови.

Я уже не ползу, я бегу, согнувшись, вдоль забора. И вдруг вижу, как навстречу мне бежит, тоже вдоль забора, какой-то человек. Это Давуд, у него какое-то страшное лицо, яростное, возбужденное, горестное...