Адамов Аркадий Григорьевич
Шрифт:
– Ну, садись куда хочешь, гость дорогой, - с одышкой произнесла старуха и, тяжко кряхтя, опустилась на кровать, не подумав даже запахнуть старый, вылинявший халат.
– Ох, господи, господи. Никому не нужна, всеми брошена...
– Однако гостей у вас хватает, я гляжу, - заметил Валя, очищая себе место на стуле.
– Не одна же вы столько употребили, - и он кивнул на бутылки в углу возле шкафа.
– Известное дело, - спокойно согласилась старуха.
– Вот после Кольки, к примеру, сколько осталось, - она указала на стол.
– Подсаживайся, угощу. Мне не жалко, если человек хороший. Чего мне жалеть?
– Спасибо. А Колька-то не один был небось?
– Ясное дело. С красавицей своей. Два дня прожили.
– А потом?
– Вчерась забрали. Не приведи господь как. Чего тут было!.. Одних машин - пять штук иль десять. Этих - человек двадцать. Полк целый. Палили во все стороны. Страшное дело. Говорили, самолет должен был прилететь. Я и то, веришь, еле жива осталась.
– Выходит, и в вас палили?
– улыбнулся Валя.
– Не. Я от страха. Они, значит, в концертную залу себе пошли, Колька-то с бабами. А я следом на угол, в продуктовый. Чуть вышла из дома-то, тут уже, значит, и началось. Ну, я и обмерла вся.
Валя про себя облегченно вздохнул. Старуха, видимо, его не запомнила, а может, и вообще не разглядела.
– Как же Колька к вам залетел?
– Дружок привел, Леня. Он у меня до того уже с неделю жил.
– В первый раз?
– Ага. В первый.
– А его кто привел?
– Да нешто я помню? Кто-то, значит, привел. А как же?
– Ну, мог и сам подойти, на вокзале, к примеру.
– Мог и сам, ясное дело, - охотно согласилась она.
– Ну да. Подошли. На вокзале как раз. Леня и еще один, видный такой, пожилой весь. Вот он мне и говорит: "Бабуся, местечка для молодого человека не найдется переночевать ночки на три-четыре? Довольны будете". И Леню, значит, выставляет мне. Ну, я его и забрала, Леню-то.
– А до того вы этого пожилого и не знали?
– И не знала, и не видела. Случайный человек.
– А Леня вам говорил, откуда он сам?
– Дык когда говорить-то? Я ж его и вообще, считай, не видела. Утром шасть, и до ночи. А вот... Когда ж это, дай бог память, было-то?.. Ну да. В прошлое воскресенье как раз. Пришел, значит, тоже к ночи уже. Ой, я прямо обмерла. Сам не свой. Лица на нем не было, вот те крест. "Бабушка, говорит, давай скорей выпьем. Чего я наделал, чего я натворил..." Ну, бутылочка, конечным делом, нашлась. Выпили, значит. Я его и спрашиваю: "Чего же ты, бедолага, наделал-то?" - "Ой, говорит, мы, бабуся, человека убили". И чуть не плачет сам. "Как же рука поднялась, спрашиваю? Ведь божье создание, как и ты сам. Что он тебе сделал?" - "Ничего он мне не сделал. И рука-то у меня дрогнула. А сотоварищ, значит, нож перехватил и... скончал человека. А кровь на мне, говорит, тоже лежит". И дрожит весь. А сам-то - во!
– Полина Тихоновна широко развела руки.
– И по виду разбойник. А душа в ем осталась, точно тебе говорю.
– А кто ж сотоварищ был, не сказал?
– негромко спросил Валя.
– Да мне-то на кой знать? Душегуб, он и есть душегуб.
– А потом что?
– Всю ночь, значит, угомониться не мог. Душа его на части рвалась. Не просто это, человека-то порешить. Против естества это человеческого, я так скажу. Человек должон али рассудок потерять, али душу. Одним словом, перестать человеком быть, упаси господи.
Она мелко перекрестилась и глянула в дальний угол комнаты, возле окна, где висели две небольшие темные иконы.
– Выходит, переживал он этот случай, - сказал Валя.
– Ужас как, - подтвердила Полина Тихоновна.
– "Все, говорит. Больше у меня жизни так и не будет. Не заарестуют, так от мыслей помру. И мать не увижу, и сестру, и Зину тоже".
– Какую Зину?
– почти непроизвольно вырвалось у Вали.
– Кто ее знает какую. Жена небось али невеста.
– Ну, а на другой день что, в понедельник?
– Дык что? Спал полдня, а потом говорит...
– Как это - полдня спал?
– снова не удержался Валя.
– Так вот и спал. Ночь-то всю колобродил. А потом встал и говорит: "Пойду пообедаю. Где тут можно-то рядом?" - "Да на вокзале, говорю. Там ресторан есть". Ну, он и пошел. А перед уходом говорит: "Ох, страшно мне, бабуся". Ушел, и нет его. Ночь пропадал где-то. Я уж думала - все. А он на другой день, к вечеру, вот с Колькой заявился и с красавицей его.
– А где же Леня сейчас?
– Домой уехал.
– Как так - домой?!
– Да так. Как Кольку-то с его кралей повязали, вскорости и Леня приходит. Вечер уж, правда, наступил.
И тут Валя подумал, какую же ошибку они допустили, не оставив в квартире засаду. Они, конечно, не знали, что там же скрывается Леха, они даже предполагали, нет, были уверены, что если Чума с Музой, то Леха с ним не будет И все же это их промах, а точнее его, Валин, личный промах, он руководил операцией. И вот Леха исчез. Так и придется доложить Кузьмичу.
– ...Пришел, значит, - продолжала между тем свой рассказ старуха.
– Ну, я ему и преподнесла про дружка его. Он весь аж затрясся. "Спасай, говорит, бабуся".
– "Да что же я теперича сделать могу?" - спрашиваю. "Билет ступай мне возьми куда хочешь, говорит, только подальше".
– "Может, спрашиваю, тебе на родину взять?" - "Уж какой будет, отвечает, только чтобы, значит, сразу уехать". Ну, я ему билет и взяла. Той ночью и уехал, грешный.