Усадив следователя в кресло, он попросил прощения, сказав, что должен выключить компьютер, и удалился.

Слава остался один и принялся изучать убранство гостиной чекиста. На ковре над диваном висела огромная фотография, явно увеличенная с допотопного снимка.

На ней в полный рост представал чекист в кожанке, с нагловатой улыбочкой и папироской в углу рта.

— Это ваш дедушка? — спросил Слава, когда молодой хозяин вернулся.

— Да, это наш герой дедушка Гурий Иванович Деев, — подтвердил внук героя, усаживаясь в кресло.

— Я бы хотел поговорить с Семеном Гурьевичем, — пояснил цель своего визита Синицын.

— Папы уже три дня нет.

— Как нет? Он уехал? — удивился Слава.

— Я не знаю. Может, он у друзей, может, на даче. Папа никогда не говорит, где он. И не любит, когда мы спрашиваем. Это у него с работы такая привычка к таинственности осталась, — спокойно поведал сын бывшего чекиста.

Слава не очень себе представлял, как может исчезать неизвестно куда из дома пожилой человек и близкие при этом спокойны.

— И часто такое случается?

— Последнее время чаще, — кивнул отпрыск. — Папа вообще стал очень нервным, после того как всю ночь читал какие-то листки.

— А что за листки? — напрягся Слава.

— Да небось очередные разоблачения зверств НКВД, — усмехнулось чадо. — В последние годы этих разоблачений по горло. Только читай. А папе они очень на нервы действовали, но эти последние, видимо, совсем его доконали.

— А вы не знаете автора этих зловредных листков? — спросил Слава.

— Да они у него в столе. Я этой литературы не читаю. Хотите, я вам покажу, если вам это интересно?

— Очень интересно, — подтвердил Слава и, резво вскочив с дивана, отправился за молодым хозяином.

Тот провел его в комнату родителя. На полках красовались классики марксизма, включая полное собрание сочинений Сталина, Ленина и Маркса. На стенах висели фотографии и вырезки из прессы с портретами известных чекистов, а на письменном столе в золоченой рамке стояла та же фотография, что висела в гостиной, только небольшого размера. Слава понял, что этот снимок и есть оригинал.

Молодой хозяин выдвинул ящик письменного стола и подал Синицыну компьютерную распечатку романа Каребина.

— А вы сами случайно не читали это? — на всякий случай спросил следователь.

— Я же говорил, что никогда не читаю подобной литературы, — брезгливо поморщился сын чекиста.

— А можно мне почитать? — словно ребенок, за-видившей интересную игрушку, попросил Слава.

— Да берите, отец же уже прочел, — щедро разрешил сын.

— А если нет?

— Тогда эти листки лежали бы на столе. Отец никогда не убирает в стол то, что еще не дочитал.

Слава поблагодарил и быстренько покинул дом потомственных чекистов.

Выйдя из парадного, он позвонил дежурному в райотдел и попросил объвить Деева в розыск.

Яхта «Спаситель мира Стерн» покинула территориальные финские воды девятого мая. В двадцатые годы этот день еще не нарекли праздником Победы, поскольку о Второй мировой войне тогда не было и речи.

Вечером яхта вошла в порт Ревеля и стояла там три дня. Сходить на берег Стерны не могли, в Ревеле им должны были выдать шведские визы, а до этого времени они сидели на яхте и старались не попадаться властям на глаза. Не пускали на берег и команду. Лишь для шофера Шамиля капитан сделал исключение, разрешив парню навестить родственников, но дал ему на это только сутки.

Наконец документы были получены. Их на шлюпке доставил к борту яхты незнакомый Стерну субъект, прикрывший лицо капюшоном. Отдав пакет, он словно растворился в серой дымке северной ночи. И в тот же момент капитан приказал поднимать якорь.

В полночь «Спаситель мира» покинул ревельский порт и взял курс на Стокгольм.

Святослав Альфредович ночью спал мало, волновался: ему предстояло впервые показать себя в качестве Учителя.

— Ты не заболел, дорогой? — Алиса Николасвна приподнялась на постели и, внимательно посмотрев на мужа, потрогала его лоб.

— Нет, не привык к морской качке, — ответил Стерн и, погладив супругу по золотистым локонам, прикрыл глаза. «Как быстро все меняется в моей жизни», — подумал он.

Переехав в ноябре на яхту, он быстро закончил книгу. Первое ее издание выглядело весьма скромно. Но через месяц она уже появилась в твердом переплете и на прекрасной бумаге. К Рождеству тираж книги дошел до ста тысяч, а к январю ее уже перевели на английский и немецкий. В мае ожидалось издание на французском, итальянском и испанском. Бригада переводчиков трудилась днем и ночью.