Отец его преподавал в университете, брат окончил Императорский горный институт и вошел в Советы первоклассным специалистом в угольном деле. Сам революционер по рождению был дворянином и отпрыском древнего, но обедневшего рода. Из всей семьи в революцию ударился лишь он. В молодости Глеб страстно верил в возможность рая на земле, добытого классовой борьбой. Но теперь, когда революция погубила полстраны, получив в результате лишь голод и разруху, становился уже не столь убежденным марксистом. И лишь ореол вождя пролетариата для Глеба Бокия продолжал ярко светить, хотя он и не разделял страсти Ленина и вторящих ему истериков вроде Зиновьева расстрелять и уничтожить как можно больше мыслящих граждан.

По рекам крови в рай плыть затруднительно. Разочарованный революционер начинал думать, что есть иной путь, и наверняка живут на земле люди, об этом пути осведомленные. О Тибете с таинственной горной страной Шамбалой, где по преданию проживают мудрецы, познавшие правду мира, Глеб Иванович в последнее время размышлял часто. «Вот бы у кого спросить совета», — думал он после изнурительных допросов и очных ставок в своем кабинете. Поэтому его так и заинтересовал телепат-гур.

Узнав, что старик убит, Бокий наказал командира группы, а ночью спустился в задний двор Петроградского ЧК и обошел ряды трупов. Сюда свозили всех расстрелянных контриков, чтобы затем, под покровом тьмы, загрузить их на подводы или в грузовики и отвезти за город. Там расстрелянных сбрасывали в ямы и ровняли землю. Этим тайным захоронениям чекисты вели скрупулезный счет.

Сабсана Бокий отыскал быстро. Белая бородка клинышком словно светилась в мрачном полумраке двора. Глеб Иванович присел на корточки и долго смотрел в смуглое лицо покойника. Внезапно ему показалось, что тело старика стало покрывать маленькое розовое облачко. Бесстрашному рыцарю революции захотелось подняться и бежать, но он не двинулся с места. Розовое облачко медленно разрасталось, и мертвый Сабсан приподнялся. Слова мертвеца обожгли Глеба Ивановича. Он слушал и понимал, что пророчество старого гура сбудется. В глазах у Бокия потемнело, и он, уже теряя сознание, с трудом разобрал последнюю фразу гура: «Не трогай сына». Глеб Иванович не помнил, как оказался в своем кабинете.

Потом ему доложили, что чекист Ильин, обходя с фонарем ряды трупов в поисках случайно забытых золотых колец или коронок из благородного метала, наткнулся на лежавшего без сознания начальника. Утром, собрав на совещание руководителей отделов, председатель Петроградского ЧК отдал приказ — розыск Тимура Сабсановича Карамжанова прекратить.

Вагон мерно постукивал колесами о стыки рельсов. Глеб Иванович, попытавшись отогнать страшное воспоминание, встал с дивана и приоткрыл окно. В щель вместе с сыростью болот ворвались клубы паровозного дыма. В салоне запахло гарью, но пассажир этого не замечал. Он подставил лицо ветру и вдыхал осеннюю свежесть ночи.

До прибытия состава на Николасвский вокзал в Москве Глеб Иванович так и не уснул. Поэтому в высоком кабинете Лубянки он выглядел скверно. Глядя на голубые тени под глазами бледного соратника, Феликс Эдмундович приказал подать завтрак в кабинет.

— Тебе, Кузьмич, надо подкрепиться. Ты нездоров?

— Все в порядке, — бодро ответил Бокий и подумал, что и сам Железный Феликс не краше. Обоих революционеров подтачивала чахотка, и оба они старались об этом не говорить.

— Что же, в Минск так в Минск, — получив новое назначение, согласился бывший петроградский председатель. Кофе с бутербродами оказались кстати и Бокий немножко порозовел. — Когда выезжать?

— Отдохни денек, пообщайся с московскими друзьями, переночуй в «Савойе».

Номер тебе забронирован, а завтра курьер доставит новые документы — и в путь, — улыбнулся Феликс Эдмундович.

Петроградец хотел прощаться, но Дзержинский его задержал:

— Не думай, Кузьмич, что надолго расстаемся. Владимир Ильич тут кое-что затевает, и ты очень даже можешь пригодиться. Ты же у нас ученый?

— Нет, доучиться не довелось. Аресты, ссылки и т.д. Сам знаешь.

— Знаю. Все мы недоучки, и даже Ленин, — не без гордости произнес главный чекист. — Не прибедняйся, небось и по-английски говоришь?

— Немного, но без практики язык уходит, — пожаловался Бокий.

— Ничего, понадобится — вспомнишь. Мы с англичанами восточную игру затеваем. Хотим на кон Тибет поставить. Посмотрим, кто кого. Для этого завербовали одного мистика. Стерном звать. Не слыхал о таком?

Глеб Иванович прекрасно знал семью Стернов. В студенчестве он бывал у них на Фонтанке, участвуя в спиритических сеансах.

— Святослава Альфредовича я имел честь знать. Где он теперь?

— Пока в Финляндии, но на днях едет в Стокгольм, потом Берлин. Стерн написал новое учение, вот мы и решили вложить в него капитал и получить своего бога, — подмигнул коллеге Дзержинский.

— Пока не вижу связи с Тибетом, — признался Глеб Иванович.

— Богам нужны вершины. Чем Тибет для этого плох? — наивным тоном переспросил хозяин кабинета.

— Очень интересная мысль. Не поверите, Феликс, сегодня ночью в поезде я думал о Тибете.

— Вот и чудненько. Кончайте в Белоруссии с немцами и подключайтесь к нашей игре. Она только в зачатке. — И железный Феликс протянул Глебу Ивановичу свою влажную ладонь туберкулезника.

Незаконченный роман Каребина Слава за ночь дочитал. Хотя углубиться в текст, как он это делал раньше, молодому следователю не удалось. Слишком острыми становились события в его профессиональной жизни. Старший лейтенант часто откладывал листки, обходил квартиру и заглядывал в дверной глазок. Но никого там не видел и возвращался к чтению. К трем ночи он текст добил, хоть и читал рассеянно, а поскольку не смог сконцентрировать внимание, последние главы решил просмотреть еще раз позже.