Я оставил свои шалости и вошел в комнату, и мы с Викой обнялись.

– Любимый человек мой...
– прошептала она возле моего уха.

Раздался телефонный звонок... Вика подошла к аппарату и сняла трубку.

– Да, - сказала она.
– Да, сейчас, одну минутку, - и она прикрыла микрофон трубки своей узенькой ладонью, обратилась ко мне.
– Это тебя, Сережа.

– Кто?
– спросил я.

– Какой-то Иван, - сообщила Вика и подала трубку мне. А я уже подошел и легким движением подхватил трубку из ласковых рук.

– Алло!
– огласил я свое присутствие у аппарата.

– Алло! Здравствуй, Сергей, - сказал Иван.

– Здравствуй!
– ответил я.

– Послушай, тебе Корщиков не звонил?
– поинтересовался Иван таким тоном, словно он стоял сейчас на том конце провода и озирался по сторонам, высматривая засаду.

– Нет...
– ответил я и поинтересовался в свою очередь, - а что случилось?

В это время я увидел, как Вика приостановилась у кресла и стала прислушиваться к моим словам. Теперь и мне приходилось говорить, будто за углом засада... Больше всего я беспокоился о том, что Иван может спросить что-нибудь такое, на что в присутствии Вики отвечать я не смогу. Но я успокаивал себя: "Иван благоразумный человек!" Однако я вслушивался в его голос настороженно и отвечал медленно, вкрадчиво анализируя свои слова.

– Слушай, Сереж, - говорил Иван, - если тебя вдруг позвонит Корщиков и будет предлагать коврик, то ты ни в коем случае не покупай его!

– А почему?
– спросил я.

– Тебе надо отходить от них!
– сказал мой учитель.

– От кого?
– спросил покорно я.

– От Корщикова и от Ани, понятно?
– внушительно определил Иван.

– Да... А почему?
– не сопротивляясь, все так же покорно спросил я.

– Об этом потом, при встрече!
– утвердил учитель.

– Хорошо, - согласился я.

– Ну пока, - попрощался Иван и повесил трубку.

Я тоже положил трубку и посмотрел на Вику, и улыбнулся ей, а сам подумал: "Я не успел спросить, что за коврик?.."

– Давай пить чай, - сказал я Вике.

– Что-то не так? Зачем он звонил?
– спросила она.

– Не обращай внимания, - это с работы. А на работе, сама понимаешь, всегда каждый день какая-нибудь кутерьма!

И тут я вспомнил еще и о пропавшем магнитофоне, но сразу же отмахнулся от этой вчерашней, тяжеловесной мрачности...

Мы с Викой сидели друг возле друга, и пили чай, и переглядывались.

Жила Вика скромно. Ничего особенного, дорогого, как и лишнего в ее комнатах не находилось.

В одном углу в комнате стоял на тумбочке с отпиленными ножками черно-белый телевизор "Крым", в другом углу висела икона, под ней горела лампадка, в противоположном углу несколько книжных полок, поставленных прямо на пол друг на дружку, в последнем углу на стуле чернел телефонный аппарат, а посредине комнаты - два старых кресла и невысокий стол.

В соседней комнате находились две кровати: одна большая, деревянная, а другая маленькая, детская, тоже деревянная; был там еще шифоньер и трельяж...

Странное дело, но сегодня я начал видеть Вику по-иному. Я сидел и пил горячий чай, и во мне просыпался художник. Я словно отделился от того, что видел раньше, и заново созерцал Вику. Я старался не мешать Вике быть или объявиться в моих мыслях такой, какая она была высвечена этими молчаливыми мгновениями чаепития. И я видел Вику заново: осмысленные карие глаза, отточенная фигура, мягкие, невесомые жесты, милый овал лица, цветение и магнетизм аромата вокруг нее, а эти губы, а волосы, спадающие на плечи, всегда будто тают у меня в руках...

– Мы по соседству жили и любили. Мои ладони бережно так плыли у девочки по трепетной груди. И тайна ожидала впереди...
– невесомо и сладко продекламировал я.

Вика встала с кресла, поставила свою чашку с недопитым чаем на стол, подошла ко мне, села на колени, и обняла меня за шею, и тихо попросила:

– Прочти мне еще что-нибудь...
– и она, как малыш, прильнула ко мне всем своим телом.

– Я прочту тебе "Лунную балладу", - задумчиво сказал я, немного помолчал и, вздохнув, заговорил: "Я шел. Светил мне серп Луны. К себе любовь - колдунья звала. Я усмехнулся. Предрекала: "Пути настанут солоны..." Бросал я вызовы годам, все шла колдунья по пятам. Луна росла и шаром стала. И шаг замедлил я, устало, и осмотрелся в первый раз: колдуньи лик меня потряс! Обветрен я, она все та же, как мне в отместку молода, и не влечет уж, как тогда... "Ты шаг за шагом шел от жизни, - она сказала в укоризне.
– Ты усмехнулся, был невежда, теперь тебе - одна надежда!.." "Колдуньи облик дивно стих, в глазах ее иные толки. И только лунные осколки сверкают серпиками в них... Теперь, в исходе полнолунья, - мне солоно. Молчит колдунья..."

– Сережа, - прошептала Вика.

– Я здесь, Вика, - отозвался я.

– Я люблю твои волосы, - заговорила она, близко рассматривая меня. Я люблю твои карие глаза, я люблю твой курносый нос и ямочки на щеках, когда ты смеешься, я люблю твое тело. Я вся пропахла тобою, Сережа, Сереженька...

– Как долго мы рисовали друг друга, - прошептал я.

Сердцебиение времени истощало чувства. Мы оба устали, мой обновленный взгляд скользнул по зеркалам трельяжа. Передышка... И снова сердцебиение времени, и снова передышка, и теплота успокоения...