– Так-с! А ты возьми меня с собой, Блямба! – горько усмехался Тряпка.

– Ишь что выдумал. Ты мне на что дался?! Что я с тобой делать стану?! Кость возьму, из нее сахар сделают, из тряпки – бумагу, а из тебя нешто патоку гнать будут?!

– И то правда. А как думаешь, Блямба, мог бы я быть еще человеком?

– Почему же нет! – задумчиво отвечал тряпичник. – Вытащить бы тебя из ящика, свести в баню да хорошенько выпарить, губкой и мылом вымыть, остричь, залечить твои язвы и одеть на тебя чистую сорочку. А можно! Да только – вот, некому…

– Блямба, – прерывал Тряпка дрожащим голосом, – выходит, нет мне спасения и надо мне околевать в ящике?!

– Выходит! Ну, прощай, некогда. Надо на завод поспеть еще. Ох-хо!

Тряпичник выколачивал трубку, засовывал ее в правый сапог, взваливал на плечо мешок и уходил.

После такого разговора Тряпка нервно захлопывал крышку, по горло зарывался в отбросы и спустя несколько минут в душном и тесном, как могила, ящике раздавалось сдавленное и глухое рыдание.

Тряпка, всеми забытый, одинокий и предоставленный на гниение, рыдал, как ребенок.

– Тряпка, а Тряпка! – раз окликнул его Блямба.

– Что?!

Блямба достал свою трубку, запыхтел ею и, не торопясь, сообщил:

– А слышал? Стражник говорил мне, что ящик этот снимут завтра отседова, бо на этом месте пакгауз будут строить.

Сказанное произвело впечатление.

В ящике послышалась возня, и из отверстия вынырнула облезшая голова Тряпки. Тряпка был страшен. Вместо носа на лице у него зияла дыра, а вместо глаз гноились две щелки.

Блямба выронил трубку.

– Ну и патрет! – воскликнул он.

– Ты говоришь правду?! – прохрипел Тряпка, хватая Блямбу крючковатыми и припухнувшими пальцами. – Ящик снимут?!

– Да, правда!

Тряпка почернел и выпустил Блямбу.

– Куда же я денусь? – с дрожью в голосе и растерянно спросил Тряпка.

– Куда знаешь!

Разговор этот происходил вечером.

Солнце садилось и гаснущими лучами золотило набережную. Отовсюду тянулись, обгоняя друг друга, зашабашившие лесники, угольщики, полежальщики и сносчики.

Сверкнул у брекватера маяк.

– Ну, прощай, ох-хо! Грехи наши тяжкие! – вздохнул Блямба и тяжело взвалил на свои острые и дряхлые плечи мешок.

Он взял потом в правую руку крюк, съежился и заковылял по направлению к эстакаде.

А Тряпка, наполовину высунувшись из своего ящика, глядел ему вслед мрачным и тусклым взглядом.

Надвинулись сумерки. По набережной, по брекватеру и судам замелькали огоньки. Замелькали огоньки и вверху, в высоко висящем над портом городе. Кругом вместе с вечерней прохладой разлилась тишина.

Тряпка поглядел в одну, в другую сторону, нырнул в ящик и захлопнул крышку.

Ящик на следующий день убрали.

Куда делся Тряпка – неизвестно.