Едва она зашла в дом и присела на скамью, как раздался стук у калитки. «Муж!» — подумала Варвара Ивановна, вскочив со скамьи в испуге.

Дверь отворилась, и вошел Бурмистров.

— Дома Андрей Матвеевич? — спросил он.

— Нет еще.

— Что с тобой, Варвара Ивановна? Ты побледнела и вся дрожишь.

— Ничего, Василий Петрович. Так, что-то зябну!

— А где Наталья Петровна?

— Она все еще гуляет с братцем.

— До сих пор гуляет? Да как же это, Варвара Ивановна? Я братца ее встретил одного на улице, вскоре после обеда. Он сказал мне, что Наталья Петровна осталась с тобою.

— Ох, Василий Петрович! Если бы ты знал, как мне тяжко и горько! Ума не приложу, что мне делать окаянной. Лукавый меня попутал!

— Да что такое?

— Эх, батюшка. Пристала я давеча к мужу: о чем вы с ним шептались, когда мы шли с обедни? Он крепился, крепился да наконец мне, все и рассказал, не велел только говорить Наталье Петровне.

— А ты, верно, не утерпела, Варвара Ивановна? Так?

— Согрешила, грешная! Хотела было ее утешить и сказала только, что матушка ее жива и здорова, а она и привязалась ко мне. Я ей больше ничего не открыла. Пусть провалюсь сквозь землю, если лгу! Она сама догадалась. Побледнела, задрожала, да и кинулась вон из горницы. Я за ней. Куда там! И след простыл! Выручи меня из беды, Василий Петрович, помоги как-нибудь, отец родной!

— Она, верно, пошла к Милославскому! Дай Бог, чтоб я успел остановить ее.

Бурмистров сбежал с лестницы и, вскочив на свою лошадь, пустился во весь опор по берегу Яузы к мосту. Он вскоре скрылся из глаз Варвары Ивановны, смотревшей из окна ему вслед.

Опять раздался стук у калитки, и в горницу вошел брат Натальи. Бедная Лаптева вынуждена была и ему покаяться в своем грехе! И тот бросился опрометью в погоню за сестрою.

А тут еще стучат в ворота. «Ну, это муж, сердце чувствует!» — шепнула Варвара Ивановна, вскочив со скамьи и отирая платком пот с лица.

— Куда ушел хозяин? — спросил решеточный приказчик, войдя в горницу. — У ворот сказали мне, что его дома нет.

— Не приходил еще домой! — ответила Варвара Ивановна.

— Да где ж это он до сих пор шатается? Уж солнышко закатилось, пора бы, кажется, и домой прийти. А ты хозяйка, что ли?

— Хозяйка, батюшка.

— Кто еще у вас в доме живет?

— Приказчик Ванька Кубышкин да работница Лукерья.

— А еще кто? Чай, дети есть?

— Были мальчик и девочка, да от родимца еще маленькие скончались.

— А нет ли еще кого в доме?

— Жила у нас крестница моего сожителя, Ольга Васильевна Иванова.

— Где же она?

— Пропала, батюшка.

— Пропала? Как так? Давно ли?

— В стрелецкий бунт, отец мой.

— В бунт? Да кто тебе сказал, что был бунт?

— Слухом земля полнится! Да вот и соседа нашего стрельцы ограбили.

— Врешь ты! Не смей этого болтать! Бунта никакого не было. Не только говорить, и думать об этом не велено, а не то в Тайном приказе язык отрежут.

— Виновата, батюшка! Мне и невдомек, что бунта не было. Мое дело женское.

— То-то, женское…

— А подана ли челобитная о пропаже?

— Не знаю, отец мой. Об этом у мужа спроси.

— Без тебя знаем, у кого спросить! А какова приметами крестница?

— Невдомек, батюшка. Волосы, кажись, рыжеватые, глаза карие, рот и нос как водится.

— Ну, ну, хорошо! Засвети-ка фонарь да ступай за мной.

— Куда? Зачем, отец мой?

— А тебе что за дело? Скорей поворачивайся!

Варвара Ивановна, дрожа как в лихорадке, пошла в находившуюся в конце двора поварню, достала огня и засветила фонарь. Лукерья, спавшая на полу, приподняла голову, поправила впросонках лежавшее у нее в головах толстое полено и снова заснула.

— Где лестница на чердак? — спросил приказчик. — Что глаза-то на меня уставила? Показывай лестницу!

Лаптева, едва передвигая ноги от ужаса, вошла со двора в сени и отперла дверь на чердак. Проходя по двору, приказчик закричал:

— Эй, вы! Не зевать! Двое встаньте у ворот. Никого не выпускайте и не впускайте!.

Лаптева ни жива ни мертва взошла на чердак. Приказчик, осмотрев все углы, сказал:

— Веди теперь на сеновал. Да нет ли еще у тебя горницы какой или чулана? Во всех ли я был?

— Во всех, батюшка!

Осмотрев сеновал, конюшню, сарай, погреб и кладовую, приказчик возвратился с Варварой Ивановной в ее светлицу. В погребе взял он мимоходом фляжку.

— Ну, прощай, хозяйка! За твое здоровье мы выпьем. Что в этой фляжке?

— Вишневка, отец мой!.

— Ладно! Не поминай нас лихом! Да смотри впредь не болтай пустого про бунт. Бунта не было!