Гости последовали сзади, возглавляемые шестью музыкантами, игравшими на флейтах и виолах. Охваченная волнением, Катрин быстро оглянулась на Одетту, которая шла за ней чуть позади в сопровождении де Ланнуа. В выражении ее лица она увидела теплое сочувствие и жалость.

— Тело не имеет значения, — сказала ей Одетта этим утром, помогая одеваться. — Момент физического соединения болезнен почти для всех женщин, даже когда они любят; однако же тем, кто не любит, иногда суждено полюбить потом.

При этих словах Катрин отвернулась, чтобы принять головной убор от одной из служанок. Несмотря на свою тесную, но все же короткую дружбу с Одеттой, она пока не решилась довериться ей и рассказать о своей тайной страсти к Арно де Монсальви. Она считала, может быть, и глупо, что если облечет свою тайну в слова, то и так уже смутный, отдаленный образ станет еще более призрачным, и разрушатся чары, привязывающие ее к возлюбленному-врагу.

…Мне даже память о тебе — награда

За муки жизни от тебя вдали…

Слова печальной песни эхом отозвались в ее сердце. Они казались особенно горькими сейчас, когда Катрин подошла к порогу брачных покоев. Еще несколько мгновений — и за ней захлопнется эта дверь.

Одетта ушла последней, оставив Катрин ждать прихода мужа. Прощальный сестринский поцелуй, мимолетная улыбка — и молодая женщина исчезла. Катрин знала, что Одетта должна возвратиться в свой замок Сен-Жан-де-Лонь, где ее ожидала дочь. Несмотря на снег и жгучий мороз, гости разъехались. Заночевали лишь Гийом и Мари де Шандивер, и их присутствие под одной с нею крышей было некоторым утешением. Тем не менее она вовсе не сожалела об отъезде де Ланнуа и Роллена.

Сидя на огромной кровати, на занавесях которой были вытканы сцены охоты, она вслушивалась в звуки отходящего ко сну дома. Постепенно все погрузилось в тишину, и в большой мрачной комнате слышны были только потрескивание огня в огромном каменном камине и зевки одной из собак у кровати. Вторая собака спала, положив голову на лапы.

Еще утром каменные стены ее довольно аскетически обставленной спальни завесили новыми драпировками, которые прикрыли узкие окна и скрыли из виду пустынные снежные равнины под черным небом. По полу разложили несколько любимых Гарэном бурых медвежьих шкур, что не только спасало от холода, но и делало круглую комнату, расположенную в башне, более красивой и уютной. Ярко пылавший огонь отбрасывал блики, и от камина исходил такой жар, что Катрин чувствовала, как по ее спине струится пот, но сцепленные руки по-прежнему были холодны как лед. Она напрягла слух, чтобы уловить звук шагов в коридоре.

Служанки под присмотром Одетты обрядили ее в ночную рубашку из белого шелка, которая стягивалась вокруг шеи золотой лентой. Рукава рубашки были столь широкими и свободными, что соскальзывали к плечам, когда она поднимала руки. Волосы заплели в две толстые косы, которые стелились по красному камчатному покрывалу.

Несмотря на то, что Катрин внимательно следила за дверью, она не увидела, как Гарэн вошел в комнату. Он внезапно появился из скрытого темного угла и направился к ней, ступая по меховым коврам бесшумно, как привидение. Катрин подавила в себе крик и нервно натянула покрывало до самой шеи.

— Вы напугали меня: я не видела, как вы вошли… Он ничего не сказал, но подошел еще ближе и поднялся на две ступени, которые вели к кровати. Его темный глаз пристально и неотрывно смотрел на молодую жену, а плотно сжатые губы не улыбались. Он выглядел бледнее, чем обычно. Облаченный с головы до пят в длинную, черного бархата мантию, он наводил на мысль о похоронах, что казалось довольно неуместным. Он походил на злого духа или призрака, обреченного бродить по этому уединенному замку. С тихим стоном Катрин закрыла глаза и стала ждать, что он сделает дальше.

Она почувствовала, как его руки прикоснулись к ее голове, и поняла, что Гарэн расплетает ей косы. Его руки двигались проворно и нежно. Вскоре распущенные волосы рассыпались по ее плечам и спине. Казалось, он не спешил. Катрин набралась мужества, открыла глаза и увидела, что он рассматривает длинную золотистую прядь волос, которую держит в руке и раскачивает так, что она поблескивает в свете огня.

— Мессир, — пробормотала она.

Он подал ей знак замолчать. По-прежнему не глядя на нее, он продолжал созерцать шелковистую прядь волос. Затем внезапно промолвил:

— Встаньте.

Она не сразу подчинилась, не понимая, что он имеет в виду. Поэтому он мягко взял ее за руку и повторил:

«Встаньте».

— Но…

— Слушайтесь меня! Ну же! Разве вы не понимаете, что отныне вы должны всецело подчиняться мне? Или вы не расслышали, что говорил священник?

Его голос был холодным и бесстрастным. Она покорно выбралась из кровати и побрела босиком по медвежьим шкурам, подобрав одной рукой шелковую ночную рубашку, чтобы не споткнуться о волочащийся подол. Гарэн снова взял ее за руку и подвел к огню. Лицо его было непроницаемым. Сердце Катрин колотилось. Что он хочет от нее? Зачем он заставил ее подняться с постели. Она не смела спрашивать.