Но, как оказалось, о неудовольствии дядюшки не было и речи. После того как закончился обед, столы вынесли из большого зала, и начались танцы. Когда Катрин смотрела на танцующих, она почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав, ч увидела стоящего рядом доктора.

— Это в поисках вас я очутился на этой проклятой дороге, — сказал он, понизив голос.

— Я возвращаюсь в свой дом в Дижоне завтра утром, — ответила она. — Поедем вместе, если вы не боитесь женского гостеприимства…

Абу-аль-Хайр улыбнулся, затем низко поклонился, пробормотав:

— Позволь поцеловать пыль перед твоим порогом, о царица, как делает само Небо… выражаясь словами поэта. Могу только добавить, что я был бы счастлив следовать за вами, если у вас найдется место для двух моих рабов, которые все-таки спаслись в последнюю минуту.

На рассвете следующего утра носилки Катрин снова направились в Дижон, унося доктора и двух молодых женщин. Вся округа, по-видимому, еще храпела.

Когда они достигли Дижона, Одетта распростилась с подругой, чтобы отправиться навестить свою мать, с которой она собиралась провести два дня перед возвращением в Сен-Жан — де-Лонь. Катрин не пыталась удержать ее. Бывшая фаворитка короля, кажется, была чем-то озабочена. Кроме того, Катрин знала, что Абу-аль-Хайр не заговорит с ней, пока рядом Одетта. По дороге домой он не сказал и двух слов.

Возвращение в дом на улице Пергаментщиков в сопровождении двух черных рабов вызвало некоторое волнение. Все женщины из прислуги Катрин немедленно подобрали юбки обеими руками, готовые убежать, а мужчины подались назад, крестясь. Властный взгляд молодой хозяйки остановил их. За месяц она сумела добиться такого же уважения, какое оказывалось самому Гарэну. Она сухо приказала Тьерселину, управляющему, приготовить комнату с грифонами для почетного гостя и принесли туда два спальных матраца для слуг. После этого она сама с величайшими церемониями, чтобы показать свое уважение к гостю, проводила его в комнату. Двое слуг шли впереди них со светильниками. Все это время Абу-аль-Хайр хранил молчание, занятый изучением людей и предметов вокруг него.

Катрин оставила его у дверей предназначенной ему комнаты, сообщив, когда в следующий раз будет накрыт стол. Он глубоко вздохнул и взял ее за руку.

— Если я правильно читаю знаки, положение сильно изменилось, — сказал он мягко. — Вы замужем?

— Да… с месяц.

Маленький доктор покачал головой.

Только после полудня они встретились снова. Катрин почувствовала, что больше не может ждать. Она завтракала одна, потому что Абу-аль-Хайр, под предлогом того, что путешествие его утомило, попросил принести еду в его комнату. На самом деле он просто оттягивал время, чтобы обдумать разговор с молодой женщиной. Когда наконец, получив приглашение пажа, он пришел в ее апартаменты, то молча остановился, созерцая танцующие языки пламени в высоком камине из белого камня, покрытого искусной тонкой резьбой. Терпение Катрин было на исходе:

— Говорите, ради Бога! Ваше молчание мучительно для меня. Пожалуйста… расскажите мне о нем, — взмолилась она.

Араб печально пожал плечами. Поступки, подумал он, говорят гораздо больше, чем слова…

— Зачем рассказывать теперь, когда вы замужем? Какая вам разница, что теперь делает мой друг? Когда я впервые увидел вас вместе, у меня было ощущение, что вы связаны друг с другом неразрывными узами. Я считал, что умею читать в глазах у людей, а в ваших, как мне показалось, была большая любовь. Но мне следовало бы помнить, что глаза женщины обманчивы. Должно быть, я прочел не правильно, — сказал он горько.

— Нет, вы не обманулись. То, что вы прочли, правда. Я любила его и все еще люблю. Я люблю его больше самой себя. Но он ненавидит и презирает меня.

— Это совсем другое дело, — улыбнулся Абу. — Можно исписать тома о способности сеньора Монсальви к возмущению и презрению. Когда рана на теле глубока, тело исцеляется, но остается шрам, и ничто на свете не гложет удалить его. Я очень опечален, что вы замужем. Вы, женщины, странные создания. Призвав весь мир в свидетели того, как велика охватившая вас любовь, — идете и спокойно предлагаете свое тело другому мужчине.

Катрин теряла терпение. Зачем он тратит время на философствования о женской душе, когда знает, что она жаждет слышать только об Арно?

— Очевидно, в вашей стране женщины вольны выбирать, в постель какого мужчины их положат? Здесь у нас иначе. Я вышла замуж, потому что мне было приказано.

Она кратко описала обстоятельства своего замужества. Поведала об официальном приказе Филиппа и мотивах, которыми это было вызвано. Но она не находила в себе достаточно смелости, чтобы рассказать ему, что до сих пор ее муж не прикоснулся к ней. К чему? Раньше или позже, когда Гарэн вернется, он заявит о своих правах.

— Итак, — сказал доктор, когда она окончила свой рассказ, — ваш муж тот самый Гарэн де Брази, который сопровождает канцлера Бургундии в Бург? Это действительно странно, что выбор герцога пал на него. Он незаметен, как ночь, и негибок, как железо. У него жесткий характер, как его хребет. Он не похож на снисходительного мужа.

Это замечание напомнило Катрин то, что однажды сказал Барнаби, и она жестом руки остановила его. Она послала за ним не для того, чтобы обсуждать Гарэна. Наконец Абу-аль — Хайр согласился рассказать ей то, о чем ей не терпелось услышать.