Хэдли прислонился к краю кожаного дивана, разглядывая Эрнестину Дюмон.

— А как же фальшивое лицо, мадам? Вам это не показалось немного странным?

— Я не видела никакого фальшивого лица! Вы заметили, что в нижнем холле горит только одна лампа? Позади него был уличный фонарь, и я могла видеть только его силуэт. Он говорил так вежливо и передал карточку, поэтому я не сразу поняла…

— Одну минуту. Вы бы узнали этот голос, если бы услышали его снова?

Женщина шевельнула плечами, словно передвигая ношу на спине.

— Думаю, да. Но голос звучал приглушенно — очевидно, из-за маски. Ах, почему мужчины такие… — Она откинулась на спинку стула, и ее глаза без видимой причины наполнились слезами. — Я не понимаю таких вещей! Я обыкновенная женщина. Если кто-то причинил вам вред, вы подстерегаете и убиваете его. Потом ваши друзья идут в суд и клянутся, что вы были в это время в другом месте. Но вы не станете надевать размалеванную маску, как старый Дреймен с детьми в ночь Гая Фокса, [11] протягивать визитную карточку, подниматься наверх и убивать человека, а потом исчезать через окно, как это пугало! Это похоже на легенды, которые нам рассказывали в детстве… — Ее сдержанность сменилась истерикой. — Господи, Шарль! Мой бедный Шарль!

Хэдли терпеливо ждал. Женщина быстро взяла себя в руки, став такой же отчужденной и непроницаемой, как картина, стоящая напротив. Эмоциональная вспышка принесла ей облегчение, хотя она тяжело дышала. Было слышно, как ее ногти царапают подлокотники кресла.

— Значит, — заговорил Хэдли, — посетитель попросил вас передать карточку профессору Гримо и спросить, примет ли он его. Отлично. Насколько мы поняли, мисс Гримо и мистер Мэнген находились в гостиной возле парадной двери?

Женщина с любопытством посмотрела на него:

— Странный вопрос. Почему вы его задаете? Думаю, что да, я не заметила.

— А вы помните, дверь гостиной была открыта или закрыта?

— Не знаю. Но думаю, что закрыта, иначе в холле было бы больше света.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Когда этот человек передал мне карточку, я собиралась сказать: «Пожалуйста, войдите, и я узнаю», но вспомнила о Флее и побоялась остаться наедине с сумасшедшим. Поэтому я сказала: «Подождите на крыльце, и я узнаю» — и захлопнула дверь у него перед носом, чтобы пружинный замок защелкнулся, и он не мог войти. Потом я отошла к лампе и посмотрела на карточку. Она была пустой.

— Пустой?

— На ней ничего не было написано или напечатано. Я поднялась наверх, чтобы показать ее Шарлю и попросить его спуститься. Но бедный маленький Миллс рассказал вам, что произошло. Я собиралась постучать в дверь, когда услышала, что кто-то поднимается по лестнице позади меня. Повернувшись, я увидела его. Но я готова поклясться на кресте, что заперла входную дверь. Я его не испугалась! Нет! Я спросила, зачем он поднялся. Но я снова не увидела маску, так как он стоял спиной к яркой лампе на лестнице, которая освещает этот конец холла и дверь комнаты Шарля. «Мадам, вы не можете держать меня на крыльце», — сказал он по-французски, потом опустил воротник пальто и сунул шапку в карман. Я открыла дверь, так как знала, что он не осмелится причинить вред Шарлю, который одновременно открыл дверь изнутри. Тогда я увидела маску розоватого цвета, похожего на телесный. Прежде чем я опомнилась, он прыгнул внутрь, захлопнул дверь и повернул в замке ключ.

Женщина сделала паузу, словно завершила худшую часть повествования и теперь могла дышать свободнее.

— А затем?

— Я отошла, как велел мне Шарль, не суетясь и не устраивая сцен. Но далеко я не отходила — только спустилась на несколько ступенек, откуда могла видеть дверь этой комнаты, и не покидала свой пост, как бедный Стюарт. Это было ужасно! Я ведь уже не молода. Я стояла там, когда раздался выстрел, когда Стюарт подбежал к двери и стал колотить в нее, даже когда вы начали подниматься по лестнице. Но я больше не могла этого выносить. Я знала, что произошло. Когда я почувствовала, что теряю сознание, то успела добраться до моей комнаты у подножия лестницы. С женщинами иногда такое бывает. — Дрожащие бледные губы на лоснящемся лице раздвинулись в улыбке. — Но Стюарт сказал правду — никто не выходил из комнаты. Не знаю, как этот ужасный человек оттуда выбрался, но только не через дверь… А теперь, пожалуйста, разрешите мне пойти в лечебницу и увидеть Шарля!

Ей ответил доктор Фелл. Он стоял спиной к камину, словно феодальный барон, в черной накидке, под рапирами и гербом, с книжными полками и белыми бюстами по обеим сторонам. Но доктор не походил на ужасного Фрон де Бефа. [12] В съехавших на нос очках, он откусил кончик сигары, повернулся и бросил его в очаг.

— Мэм, — заговорил доктор Фелл, снова повернувшись, — мы не задержим вас надолго. Справедливость требует добавить, что я нисколько не сомневаюсь в ваших словах, как и в показаниях мистера Миллса. Прежде чем перейти к делу, я докажу, что верю вам… Вы помните, мэм, в котором часу прекратился снегопад?

Женщина с вызовом посмотрела на него. Очевидно, она слышала о докторе Фелле.

— Думаю, около половины десятого. Да, я помню это, так как когда я поднималась забрать кофейную посуду Шарля, то посмотрела в окно и увидела, что снег больше не идет. Разве это имеет значение?

— Очень большое, мэм. В противном случае ситуация была бы только наполовину невозможной… Но вы абсолютно правы — снегопад прекратился примерно в половине десятого. Верно, Хэдли?

— Да, — согласился суперинтендент, с подозрением глядя на доктора Фелла. Он привык не доверять его рассеянному взгляду. — Ну и что из того?