— Неужели люди вроде Крибба. Белчера или даже Рэндалла... [110]

— Нет, они не стали бы марать руки, как и не приняли взятку от администрации «Ковент-Гарден». Но, по-вашему, я могу не узнать Верзилу Хенчмена после того, как поставил на него две тысячи в матче с Бойцовым Петухом и проиграл? Или Дэна Спарклера? Или Ноттингема Пича? — Элванли слегка повысил голос. — Это отребье ринга. Через пять минут, если не меньше, театр взорвется, как крепость, под которую подложили мину.

В коридоре на несколько секунд воцарилась тишина, нарушаемая только звуками музыки и шорохом платьев.

— Но с какой стати? — осведомился Файрбрейс. — Никто ничего не имеет против итальянцев. Хотя постойте! Во время беспорядков в «Ковент-Гарден» несколько человек подняло крик, выступая против иностранных певцов. Но это был всего лишь предлог.

— Это и сейчас предлог, — обыденным тоном произнес Элванли, — чтобы убить Даруэнта.

Глаза Файрбрейса расширились.

— Убить?

— Конечно, это только мое мнение, — продолжал Элванли, пряча платок и табакерку, — но мне кажется, после потасовки его найдут со сломанной шеей или хребтом. Помните, в «Ковент-Гарден» тоже нашли мертвеца. Кто видел, как это произошло? Кого можно было обвинить в этой суматохе? Такой трюк был бы достоин Старого Кью [111] , не будь он мертв и проклят. Это подстроено...

— Человеком, которого вы называете смертельным врагом Даруэнта?

— Да. Человеком, который был переодет кучером с кладбища. — Элванли помолчал. — Нед, он в ловушке, откуда ему не выбраться. Ради бога, не делайте ситуацию еще хуже!

Файрбрейс отбросил накидку на плечи и медленно смотал хлыст.

— Даруэнту точно известно, что он в ловушке? — сквозь зубы осведомился племянник майора Шарпа.

— Да. Я предупредил его на лестнице театра. Но он всего лишь сказал...

— Что сказал?

— Что это его единственная возможность встретиться с кучером лицом к лицу.

Файрбрейс встал рядом с Элванли, и теперь оба смотрели в одну сторону.

— Конечно, он может встретиться с кучером, — усмехнулся Файрбрейс, — а заодно и со мной. Посмотрим, что из этого выйдет. — Он щелкнул хлыстом. Звук походил на пистолетный выстрел. — Любопытно, — добавил Файрбрейс, — о чем сейчас болтают Даруэнт и его дорогая супруга?

Звонкий удар тарелок возвестил об окончании увертюры. Раздались аплодисменты, похожие на стук дождя по крыше.

В ложе 45 Кэролайн и Даруэнт продолжали разговор, начатый несколько минут назад, когда они вошли в ложу. Страсти накалились до опасного предела.

— Может быть, вы посмотрите на меня? — спросила Кэролайн.

Даруэнт обернулся.

Кэролайн надела — неужели намеренно? — белое атласное платье с низким вырезом, красным поясом и рубином на груди. Этот наряд был на ней в ночь свадьбы в Ньюгейте.

— Вы не любите вашу мисс Спенсер, — тихо сказала она. — И никогда не любили. В тюрьме вы изобрели счастливую Аркадию [112] , где нет никаких забот, и поселили ее в ней. Но все это неправда.

— Кэролайн, я...

— Правду говорю я, и вы это знаете! А вот я не знаю, приходилось ли когда-нибудь женщине стыдиться самой себя так, как стыжусь я!

— Если вы имеете в виду мой непрошеный визит в вашу ванную... — начал Даруэнт, пытаясь говорить беспечным тоном.

— Нет. — Кэролайн печально улыбнулась. — Можете заходить в любое время, если вам нравится. Но... — Она прижала ладони к щекам, чувствуя, как они краснеют, хотя это едва ли можно было разглядеть в темной ложе. — Но я была такой высокомерной, такой уверенной в том, что я выше чувств, испытываемых другими женщинами! Мужчины казались мне отвратительными. Я не могла выносить их прикосновений! Моя сила воли казалась мне несокрушимой! Но я встретила вас, и от нее ничего не осталось...

Кэролайн умолкла. Они сидели рядом на двух плюшевых стульях, отодвинутых от края ложи. Даруэнт попытался заговорить, но Кэролайн его опередила:

— Я призналась публично, что люблю вас! А ведь я могла бы поклясться, Дик, что даже щипцы, которыми истязают грешников в аду, не заставят меня сказать такое! Но я это сделала, и горжусь, потому что... Неужели вы не поняли, что мы с вами из одного теста?

— Из какого же?

— Вы бунтарь, и я тоже, хотя не осмеливалась в этом признаться. — Кэролайн выпрямилась, тряхнув локонами. — Во что вы верите, Дик?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Что этот мир значит для вас?

Их ложа была обращена лицом к опущенному занавесу, находясь в центре яруса. Даруэнт смутно осознавал, что оркестр играет увертюру и что где-то разгорается скандал из-за брошенной в партер апельсиновой кожуры.

— "Мы считаем очевидным, — заговорил он, — что все люди созданы равными, что Творец наделил их неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью" [113] .