Но что ему очень нравилось - это был настоящий клуб, а не затрапезная пивная для хамоватых дебилов. Здесь собирались молодые ребята в черном совершенно готического вида, которых он не ожидал встретить в маленьком южном городке. Кристиан внимательно наблюдал за ними и уже очень скоро стал узнавать их в лицо. Пока что он выжидал. Наверняка среди них были мальчишки-девчонки, которых никто не хватится - юные бродяги или бывшие студенты из Рейли, которых выперли из университета и которые не торопились возвращаться домой, - но безопаснее подождать. Ему и раньше уже приходилось ждать. Рано или поздно в город приедет какой-нибудь одинокий чужак кто-то, кого можно выпить, не опасаясь за последствия.

Кристиан подсчитал, что денег, которые он получает в баре, не хватит, чтобы платить за трейлер - пусть даже очень дешевый трейлер, который он снял на Скрипичной улице, - и за бензин, чтобы каждый вечер ездить на работу и обратно. У шоссе на подъезде к городу он видел деревянные палатки. Там продавали цветы, фрукты и овощи и всякие безделушки. За трейлером Кристиана был огромный ничейный пустырь, где росли дикие розы. Он купил в лавке гвозди и молоток, подобрал несколько досок на пустыре и сколотил что-то вроде прилавка.

В пасмурные дни, когда не было солнца, он выезжал за пределы города и устанавливал свой прилавок где-нибудь на обочине. В заброшенном саду за пустырем он нашел несколько высохших тыкв, из которых получились вполне пристойные вазы для роз. Иногда кто-нибудь из проезжающих мимо останавливался у его прилавка и покупал цветы. Он непринужденно болтал с покупателями: когда ты несколько сотен лет держишь пивные и бары, легкость общения превращается уже в привычку. Они не видели его глаз из-за темных очков, а он внимательно наблюдал за ними - разглядывал лица и жилки, бьющиеся на горле, - и размышлял, сколько ещё пройдет времени, пока он не начнет исходить слюной от одного только запаха их крови.

Кристиан решил пока задержаться в Потерянной Миле. А когда он отложит достаточно денег, он заправит свой "шевроле-белэр" под завязку и поедет дальше на север. Может быть, там он найдет Молоху, Твига и Зиллаха. Он по-прежнему не терял надежды когда-нибудь с ними встретиться. Иногда по ночам он доставал из сумки бутылки с шартрезом, которые он захватил из Нового Орлеана. Он вновь и вновь перечитывал, что написано на зеленой с золотом этикетке, и думал об Уолласе Гриче, о детях из Французского квартала и о медленной грязной реке. Но у него не было искушения открыть хотя бы одну бутылку. Он хорошо помнил зеленый огонь, который обжег его изнутри в его последнюю ночь в Новом Орлеане.

15

На следующий день, часам к десяти утра, Никто уже считал себя самым несчастным человеком на свете - есть хотелось ужасно, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, - так что он едва не расплакался от облегчения, когда рядом остановился какой-то байкер и сказал: "Забирайся".

Спать в амбаре было сущим мучением. Да, он спасся от дождя. Но когда он проснулся, у него все болело, живот крутило от голода, а во рту был противный вкус пыли и гнилой крови. Когда Никто выбрался из амбара, солнечный свет на мгновение его ослепил. Никто крепко зажмурился, а потом осторожно открыл глаза. Вокруг все сияло сочной зеленью. Стены амбара, оказывается, сплошь заросли плющом и побегами дикого винограда; буйная зелень проросла даже сквозь дыры в крыше. Никто снова закрыл глаза и вдохнул запах солнечного тепла и уже подсыхающей влаги от вчерашнего дождя.

Опять - на шоссе. Машин - всего ничего. И ни одна из них не остановилась. В кузове просвистевшего мимо фургончика Никто разглядел людей, которые что-то жевали и пили кофе. Он едва не захлебнулся слюной и сплюнул в придорожную пыль; если бы он её проглотил, голод стал бы сильнее. Никто положил руку себе на живот. Ему показалось, что его и без того плоский живот стал совсем уже впалым. Наверняка кости у него на бедрах выпирают теперь ещё больше, чем, скажем, два дня назад. Он закурил и втянул в себя дым, как будто это был апельсиновый сок.

Прошло ещё полчаса. Никто медленно брел вдоль дороги и поднимал руку с выставленным большим пальцем всякий раз, когда мимо проезжала машина. Все, кто был за рулем, таращились на него, но никто не остановился. А потом он услышал разъяренный рев двигателя. Кто-то мчался по шоссе на бешеной скорости - явно не легковушка и уж тем более не фургончик. Мотоцикл. Никто умоляюще уставился на него, и тут ему повезло: байкер остановился.

– Тебе куда?
– спросил байкер. Знакомый вопрос.

– Потерянная Миля, Северная Каролина.
– Никто не был уверен, что ему нужно именно туда, но это название стало для него своего рода. талисманом.

– Да? А мне в Данвиль. Это почти на границе. Так что давай забирайся.

Никто никогда в жизни не ездил на мотоциклах, хотя ему всегда очень хотелось - и не просто прокатиться, а научиться водить самому. Это была солидная, тяжелая машина; хромированные детали тускло поблескивали сквозь слой дорожной грязи. Никто так и застыл на месте, глядя на это чудо. Неизвестно, сколько бы он так простоял, если бы байкер не сказал:

– Ну так ты едешь или чего?

– Да, еду, конечно.
– Никто заглянул в лицо байкера. Шлема он не носил. Блондинисто-белые волосы, темные у корней, разметались от ветра. Большие глаза - круглые и сверкающие, как у галаго. Глаза, как две маленьких луны, в глубоких серых глазницах. Лицо то ли юное, то ли старое не разобрать, - суровое, но в то же время какое-то странно печальное. Подбородок тонет в поднятом воротнике черной кожаной куртки.