А Юра в это время читал:

– Выдан шестого декабря семьдесят восьмого... Тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, - Он растерянно улыбнулся, но лицо уже бледнело, в глазах, сменяясь, уже проплыли удивление, насмешка, недоверие, и в конце концов прочно поселился страх.
– Это подделка?

– Какая к шутам подделка, - обиделся Юрий Иванович.
– Да ты сядь, а то действительно без сознания плюхнешься, - дернул за курточку Юру, тот послушно опустился на скамейку.
– Это Тоже подделка? И это?
– посмеиваясь, сунул ему деньги; достал пригоршню монет, высыпал в вялую ладонь юноши, развернув ее кверху.
– Нет, дорогой мой... как к тебе обратиться, не знаю, это все настоящее.
– Тяжело задышал, отдуваясь и всхрипывая.
– Сейчас я тебе скажу одну нелепую, дикую новость, а ты посиди, подумай. Когда придешь в себя, поговорим спокойно. Согласен?

Юра обреченно кивнул.

Юрий Иванович поднялся, расставив широко ноги.

– Я, - стукнул себя в грудь, - это ты, - ткнул в грудь юношу.
– Ты, пощекотал его пальцем, - это я!
– Опять постучал себя по груди.
– Только я прибыл издалека, - махнул рукой за спину, - из будущего. Понял?

Он разговаривал, как с иностранцем или глухонемым: четко и громко выговаривая слова, помогая себе мимикой, жестами.

Юра опять кивнул, но лицо было тупое, взгляд бессмысленный.

– Вот и ладно. Переваривай, а я покурю, - Юрий Иванович снова сел. Закурил.

Юра неуверенно потянул у него из рук зажигалку. Оглядел ее.

– Газовая. У вас таких нет, - вновь громко пояснил Юрий Иванович и пальцами изобразил пламя.

– Не кричите, - поморщился Юра.
– Я не глухой.

Он внимательно осмотрел бумажные деньги, потом каждую монету, заметил вполголоса, что одна двухкопеечная и две копеечных еще нынешнего времени, спросил, когда была проведена реформа и зачем, - на это Юрий Иванович не сумел ответить. Вернул деньги, велел Юрию Ивановичу вытянуть правую руку, нашел между указательным и средним пальцами белое пятнышко - в седьмом классе, испытывая волю, прижег в этом месте через лупу, - сравнил со своим.

– Все равно не верю. Вы все подстроили, - зажал лицо в ладони.
– Этого не может быть.

– ...потому что не может быть никогда?
– ехидно уточнил Юрий Иванович.
– А еще считаешься начитанным. Путешествие во времени - это же затасканный, бродячий литературный сюжет. Кто только об этом не писал: Маяковский, Булгаков, Уэллс, Лем, Твен, Бредбери...

– Бредбери? Американец?
– Юра насторожился.
– Он нытик-пессимист. Выпрямился.
– И вообще, все эти путешествия во времени - выдумки!

– Хороша выдумка!
– мелко затрясся в смехе Юрий Иванович. Похлопал себя по гулкому животу.
– Пощупай, вполне материально.

Юра брезгливо скривился. Посмотрел ненавидяще.

– Неужели вы думаете, что я стану вот таким...
– в голосе было отвращение, "Лысым толстяком", - догадался Юрий Иванович, Но этого Юра сказать не решился. Выбрал неожиданное: - Таким оборванцем.

– Оборванцем?
– поразился Юрий Иванович. Оглядел себя.
– Странно. Ты же всегда был пижоном. На людях лицемерил, а в душе завидовал стилягам. Вот и сбылась твоя мечта, я стал стилягой. Стилягой будущего. Конечно, вид немного хипповый, но это не беда, так даже модней. Чем я плох?
– Вскочил, подбоченился ернически.
– Пиджак - японский, рубаха - французская. Чистый нейлон, смотри. Правда, в наше время нейлон уже не котируется...

Юра покосился, и в глазах его слабым отсветом блеснуло любопытство.

– Ага, зацепило, - торжествовал Юрий Иванович.
– Вот эти спецовочные штаны, они называются джинсы, лет через десять станут твоей главной мечтой. Смотри, любуйся, - повернулся спиной, забросил полы пиджака, похлопал себя по заду.
– Вот ярлык, лейбл. Штатовские. Из-за них ты будешь слюни распускать, моралист дутый...

– Неправда это! Все неправда!
– с отчаяньем выкрикнул Юра.
– Я вам не верю. Ничему не верю! Не может быть, чтобы я превратился в вас!

Саид на волейбольной площадке вытянулся в струнку, посмотрел в сторону Бодровых из-под ладони. Юрий Иванович оправил пиджак, вяло помахал учителю рукой - все в порядке, дескать.

– Лицом к лицу лица не увидать, большое - и добавлю: ничтожное видится на расстоянии, - щеки и лоб Юрия Ивановича вспотели, точно их смазали вазелином.
– Хочешь еще доказательств?
– Он сел на скамейку напротив. Достал платок, отерся.
– Могу рассказать несколько эпизодов из твоей жизни. Только это будут неприятные эпизоды. Именно они запоминаются. Хорошее забывается, а плохое житья не дает. Рад бы забыть, да... Рассказать?
– поглядел требовательно и с болью.

– Ну-ну, послушаю, - Юра всунул руки в карманы брюк, качнулся.

– За комсомольское собрание, когда влепили Владьке выговор, не стыдно?

– А-а, вас Борзенков подослал, - понимающе закивал Юра, но видно было, он растерялся: не ожидал, что пухлый бородач знает такое.
– Владька хотел навязать реакционные взгляды...

– Ладно, вижу ты еще не созрел, - перебил Юрий Иванович.
– В наше время генетику, о которой догадывался Владька, изучают в школе, а кибернетику уже сейчас, в ваши дни, не считают лженаукой, но... Не о том речь. Как ты бахвалился перед парнями, какую грязь нес о Лидке, рассказать? О Тонечке рассказать?