– Это все, что вы умеете,- проливать слезы. Меня вы этим не возьмете, К таким женщинам у меня нет жалости. Что с вами теперь будет, меня совершенно не касается. Вы сами знаете, к кому вам нужно обратиться, я вас даже не спрашиваю об этом. Я знаю только одно: после того как вы так низко пренебрегли своим долгом, вы и дня не останетесь в моем доме,

В ответ - только рыдания, отчаянные, безутешные рыдания, от которых девочек за дверью трясет, как в лихорадке. Никогда они не слышали такого плача. И смутно они чувствуют: кто так плачет, не может быть виноватым. Мать умолкла и, видимо, ждет. Потом она холодно говорит:

– Вот все, что я хотела вам сказать. Уложите сегодня свои вещи и завтра утром приходите за жалованьем. Прощайте!

Дети отскакивают от дверей и спасаются в свою комнату. Что это было? Будто молния ударила в двух шагах от них. Они стоят бледные, трепещущие. Впервые перед ними приоткрылась действительность. И впервые они осмеливаются восстать против родителей.

– Это подло со стороны мамы так говорить с ней!
– бросает старшая, кусая губы.

Младшую еще пугает дерзость сестры.

– Но мы ведь даже не знаем, что она сделала,- лепечет она жалобно.

– Наверное, ничего дурного. Фройлейн не сделает ничего дурного. Мама ее не знает'

– А как она плакала! Мне стало так страшно.

– Да, это было ужасно. Но как мама на нее кричала! Это подло, слышишь, подло!

Она топает ногой. Слезы застилают ей глаза. Но вот фройлейн, Она выглядит очень усталой.

– Дети, я занята сегодня после обеда. Вы побудете одни, хорошо? На вас ведь можно положиться? А вечером я к вам приду.

Она уходит, не замечая волнения девочек.

– Ты видела, какие у нее заплаканные глаза? Я не понимаю, как мама могла с ней так обойтись.

– Бедная фройлейн!

Опять прозвучали эти слова, полные сострадания и слез, Девочки подавлены и растеряны. Входит мать и спрашивает, не хотят ли они покататься с ней. Они отказываются. Мать внушает им страх. И они возмущены, что им ничего не говорят об уходе фройлейн. Они предпочитают остаться одни. Как две ласточки в тесной клетке, они снуют взад и вперед, задыхаясь в душной атмосфере лжи и замалчивания. Они раздумывают, не пойти ли им к фройлейн спросить ее, уговорить остаться, сказать ей, что мама не права. Но они боятся обидеть ее. И потом им стыдно: все, что они знают, они ведь подслушали и выследили. Нужно представляться глупыми, такими же глупыми, какими они были две-три недели тому назад. Они остаются одни, и весь нескончаемо долгий день они размышляют, плачут, а в ушах неотступно звучат два страшных голоса - злобная, бессердечная отповедь матери и отчаянные рыдания фройлейн.

Вечером фройлейн мельком заглядывает в детскую и говорит им "спокойной ночи". Девочки волнуются; им жаль, что она уходит, хочется что-нибудь еще сказа гь ей. Но вот, уже подойдя к двери, фройлейн вдруг сама оборачивается- как будто остановленная их немым желанием,- на глазах у нее слезы. Она обнимает девочек, те плачут навзрыд; фройлейн еще раз целует их и быстро уходит.

Дети горько рыдают. Они чувствуют, что это было прощание.

– Мы ее больше не увидим!
– говорит одна сквозь слезы,- Вот посмотришь- когда мы завтра придем из школы, ее уже не будет.

– Может быть, мы когда-нибудь навестим ее. Тогда она, наверное, покажет нам своего ребенка.

– Да, она такая добрая.

– Бедная фройлейн!- Горестные слова звучат, как стенание о своей собственной судьбе.

– Как же мы теперь будем без нее?

– Я никогда не полюблю другую фройлейн.

– Я тоже.

– Ни одна не будет так добра к нам. И потом...

Она не решается договорить. Но с тех пор как они знают про ее ребенка, безотчетное женское чутье подсказывает им, что их фройлейн достойна особенной любви и уважения. Обе беспрестанно думают об этом, и теперь уже не с прежним детским любопытством, но с умилением и глубоким сочувствием,

– Знаешь что,- говорит одна из них,- мы...

– Что?

– Знаешь, мне бы хотелось порадовать чем-нибудь фройлейн. Пусть она знает, что мы ее любим и чтб мы не такие, как мама. Хочешь?

– Как ты можешь спрашивать?

– Я подумала,- она ведь очень любит белую гвоздику. Давай завтра утром, перед школой, купим цветы и поставим ей в комнату.

– Когда поставим?

– В обед.

– Ее, наверное, уже не будет. Знаешь, я лучше сбегаю рано-рано и принесу потихоньку, чтобы никто не ридел. И мы поставим их к ней в комнату.

– Хорошо. И встанем пораньше.

Они достают копилки и честно высыпают на стол все деньги. Теперь они повеселели, их радует мысль, что они еще смогут выразить фройлейн свою немую, преданную любовь.

Они встают чуть свет, с душистыми, свежими гвоздиками в дрожащих руках они стучатся в дверь к фройлейн; но Ответа нет. Решив, что фройлейн еще спит, они рходят на цыпочках. Комната пуста, постель не смята. Вещи разбросаны в беспорядке, на темной скатерти белеют письма.

Дети пугаются. Что случилось?