Все рисунки были сделаны карандашом, только автопортрет 43-го года пером.

Я смотрел этот альбом, пока мне не крикнули, чтобы я прикрутил огонь. Я лег, но и в темноте видел рисунки немца. Потом я заснул.

Я таскал с собой альбом почти до самой демобилизации, пока замполит не отобрал. Нет, я не относился к войне так, как этот Фриц или Ганс. Я должен был воевать, и не только потому, что меня призвали. Эта война была моей войной. Я не жалел, что воюю. И не о войне думал я, снова и снова рассматривая альбом. Я понял, что немец боялся не смерти: он был в ужасе от того, что кто-то взял его за глотку и заставил подчиняться, сделал его несвободным. Может быть, с этого-то немца, брата моего во Искусстве, и начались мои мысли о свободе и несвободе. Может быть, тогда-то и пришло мне впервые в голову, что умирать легче, чем быть в тюрьме. Может быть, именно с тех пор я стал осторожнее в разговорах, оберегая свою свободу. Свободу? Да, свободу: я писал картины, я пил вино, я купался в море, я ласкал женщин...

– Виктор, эскиз готов?

Он хочет наказать меня за несовершенный грех. Он хочет обречь меня на одиночество, высадить на необитаемый остров. Ну, что ж, пусть попробует: я не дамся, и буду сопротивляться, меня так легко не сломишь. Я буду звать на помощь, я брошу СОС, как бутылку в море...

– Виктор, как с эскизом?

Бутылка в море, мишкина "Бутылка в море"!

Плещет в море волна ласковая,

Плещет, плещет и бутыль шевелит,

Потихоньку ополаскивая,

Осьминогам её трогать не велит.

Ветер носится, посвистывая,

Вести носит от земли до земли,

Синева глядит неистовая,

Не заметят ли бутылку корабли.

– Виктор!

– Чего тебе?

– Эскиз готов?

– Сейчас.

А что, если всё будет, как в мишкиной песне? Как в печальной песенке, вызывающей задумчивые вздохи после ужина? Как в грустной песенке о людской беспомощности, о приветливом равнодушии мира?

Цепи с грохотом потравливая,

Соберутся корабли всех морей:

Вон плывет письмо отправленное,

Подбирайте-ка бутылку поскорей!

У судьбы моряцкой выпрошенный,

Открывается конверт из стекла:

Ждет моряк, на скалы выброшенный,

Два столетья, чтобы помощь подошла.

– Ребята, шабаш! Пошли до дому, до хаты. Витя, черт с ним, с эскизом. Завтра докончишь. Двинулись?

– Идите, я еще поковыряюсь.

– Ну, как хочешь. Салют!

– Пока.

Когда все ушли, я откнопил ватман, собрал карандаши, взял свою папку и пошел домой. Проходя по коридору мимо трафаретчиков, я замедлил шаг. Потом раскрыл двери и вошел. "Банды" уже не было. Мои давешние собеседники стояли у стен и улыбались свежими ртами. Я подошел к тому, с кем не договорил.

– Ну, так как же, дружище? В чем же я виноват?

– "Пользуйтесь авиатранспортом!
– ответил он.
– До Сочи вы можете долететь за три с половиной часа".

– Не дури!
– сказал я.
– Ты вроде бы умней своих братьев. Что ты хотел мне сказать?

– "Пользуйтесь авиатранспортом..."

– Слушай, не будь сволочью. Говори!

– "...до Сочи вы можете долететь..."

– А пошел ты к...

– "...за три с половиной часа". Я хлопнул дверью.

6.

У Ирины была плавная фамилия - Иевлева. Каждый раз, когда я звонил ей по телефону, мне казалось, что я пою, произнося: "И-Р-И-Н-У---И-Е-В-Л-Е-В-У". И каждый раз я вздрагивал, слыша в ответ вопросительное "Да-а?"

– Иринка, - сказал я, - как дела?

– Витенька, я свободна! Мама решила, что ей удобнее болеть у тетки, и я её утром отвезла на Фили. И теперь я свободна! Ты видишь, как я танцую у телефона?

– Конечно, - сказал я.
– Ты встаешь на носки и щелкаешь пятками. А левой рукой ты придерживаешь халатик.

– Витька, ты ослеп! На мне нет халатика. И вообще почти ничего нет - так, самая малость.

– Ох ты! Тогда я сейчас примчусь.

– Сударь, я вас не задержу: вы застанете меня вполне одетой, готовой к выходу.

– А куда?

– Куда-нибудь махнем, Витя. Приезжай.

Я взял такси. Водитель попался молодой и напористый. Мы лихо проскочили перекресток на желтый свет. Милиционер в стеклянной будке погрозил нам.

– Ладно, ладно, сиди в своем подстаканнике, - пробормотал шофер. Некоторое время он гнал машину молча, потом попросил у меня закурить и доложил:

– Вернулся я сейчас из Нарофоминска, возил туда инженера одного. Когда брал его, спрашиваю: "Один едете?" "Один", - говорит. И правда, ехал один. А свободных мест в машине не было.

Он замолчал, ожидая, что я спрошу. Я спросил:

– Как так?

– А вот так: всю машину продуктами завалил. Я говорю: "Что это вы все московские магазины скупили?" А он: "Милый, говорит, жрать-то надо? У меня, говорит, семья большая. У нас, говорит, в Нарофоминске один лозунг: "Пей вино, смотри кино, закусывай радио".

Он захохотал.

– Ну, отвез я его, выгрузил, дай, думаю, в магазины загляну. Зашел, а там и в самом деле - ни хрена! Вам сюда? К подъезду... Спасибо. Будьте здоровы!