Шрифт:
– А до чего тебе было?
– До любви.
– Мог бы ради такого случая отложить кобеляж.
– Это не кобеляж, Мишка. Я женюсь.
– На ком?
– На Ирине Иевлевой.
– Ого!
– Мишка заулыбался.
– Вот это да! Ну и ну!
– Может, ты прекратишь эти междометия? Рассказывай, что произошло.
– Что произошло, что произошло! Произошло то, что к Нине пришел этот Феликс Чернов и сказал, что ты стукач, что ты его посадил, что у него есть неопровержимые доказательства.
– Он изложил эти неопровержимые?
– Да.
– Ну и что? Ты-то что думаешь?
Мишка отвернулся и уставился в стенку, где пестрела репродукция "Танцовщиц" Дега.
– Мишка, что же ты молчишь? Ты тоже считаешь, что я гад? Мишка, мы же друг друга со школы знаем.
– Слушай, Виктор, - Мишка выпрямился.
– Ты должен пойти к Чернову. Вы должны с ним объясниться. Вы же оба разумные люди. Он ведь должен понять, что лучше молчать, чем обвинять, ошибаясь. Хочешь, мы вместе пойдем?
– Погоди, Миша. Ты-то, ты - что думаешь? Мишка помолчал.
– Я верю тебе, Виктор, - сказал он медленно, - верю...
– Но... Ты ведь хотел добавить "но"? Он молчал.
– Мишка!
– заорал я.
– Как будто ты сам не понимаешь, - выговорил он нехотя.
Я поднялся:
– Ну, что ж. Спасибо и на этом...
7.
"Узбекистан" гудел, как бесплацкартный вагон. Запарившаяся прислуга моталась между столиками, отмахиваясь салфетками от нетерпеливой публики. Пьяная девка за моим столиком всё время пыталась говорить со мной по-английски, но кроме "спик ю инглиш" и "ай эм гёрл" ничего выдавить не могла. её кавалер, высоколобый зануда с университетским значком, говорил: "Люда, погоди!" Она на какое-то мгновение умолкала, и тогда он, перегибаясь через столик, пачкая рукава салатом, убеждал меня:
– Самая объективная газета у американцев - это "Нью-Йорк геральд трибюн". Читайте "Нью-Йорк геральд". Они всему цену знают...
– Вы что - агент по рекламе?
– спросил я, отпихивая его влажную руку, хватавшую меня за плечо. Но он не давал сбить себя:
– Нет, я - доцент Вашечкин. Семен Алексеевич Вашечкин. А вас как зовут?
– Фра-Дьяволо.
– Ха, вы шутник. Я говорю: читайте...
Он остановился и посмотрел на меня любящими глазами. Девка завопила:
– Спик ю инглиш?
– Люда, погоди! Вот я вам сейчас расскажу: сели мы в покер, и я проиграл восемь рублей, а? Вы играете в покер?
В покер! Сукин ты сын! Встретился бы ты мне на улице, я бы тебе показал покер!
Я перевернул графинчик над стопкой. И полстопки не набралось. Доцент засуетился:
– Разрешите, я налью. Пожалуйста...
– Ай эм гёрл!
– Люда, погоди! Вы мне очень нравитесь, уважаемый - хе!
– Фра-Дьяволо!
– Ладно, лейте. Официантка, еще триста грамм! Официантка по-матерински поникла надо мной:
– А не хватит ли? Не сердитесь, вы уже много выпили.
– Ничего, ничего, девушка! Вы же видите я в полном порядке.
Но я не был в полном порядке. Хотя я и чувствовал себя трезвым, зал расплывался, в голове стучало, и страшная сухость стягивала рот.
– Слушайте, Вашечкин! Слушайте, доцент! Я хочу вас спросить кой о чем. Только скажите ей, чтоб она не лезла со своим "инглишем", а то я её по-русски пошлю!
– добавил я раздраженно. Я был уверен, что трезв: я фиксировал свой тон, я позволял себе раздражаться.
– Люда, погоди! Я слушаю вас, дорогой друг. Я - доцент Вашечкин...
– Спик ю...
– пискнула Люда и печально умолкла.
– Слушайте, Вашечкин. Кстати, что за дурацкая фамилия: Вашечкин, Нашечкин... Ладно, не сердитесь. А, принесли. Спасибо, поставьте сюда. Так вот, представьте, что вас обвинили в грязном поступке, в подлости. И вы не можете доказать, что не виноваты, вы беззащитны против клеветы. Вы слушаете меня? Вы слушайте, а то... Что вы будете делать, доцент? Как вы будете жить?
– Я... Спасибо, спасибо. За ваше здоровье! Кха, Да. Если бы меня обвинили в чем, в том... в том, в чем я не виноват, то я был бы спокойным! Спокойненьким!!! Потому что я сам знал бы, что я ни в чем не виноват. А?
– Здорово! Ай да доцент, ай да молодчина! Слушай, сколько лёту от Москвы до Сочи?
– Что? До Сочи? Кажется, часа три, три с половиной.
– Ух, Вашечкин, опять угадал!
В это время Люду замутило. Она встала и посмотрела иа нас трагическими и бессмысленными глазами.