Стриж вступил на коралловый гравий университетских тропинок, прошел кипарисовой аллеей, дернул витую ручку тяжелой двери.

– Профессор Милорад очень занят…

Некрасивая, с лошадиными зубами и доброй улыбкой секретарша подняла усталое лицо от груды бумаг.

– Я не задержу его надолго.

– Но… Я не могу. Он и вправду занят. Может быть, я спрошу профессора?

Стриж кивнул.

– Скажите профессору – пришел по делу знакомый его брата.

Секретарша исчезла за надежной, какой-то уютно-старомодной дверью. Через минуту она вышла, едва заметно изменившись в лице.

– Вас ждут.

Стриж вошел, окинул взглядом тяжелые полки с книгами, широкий стол, изящную стойку дорогого, “морского” аквариума в углу. Сухой, подтянутый старик с клиновидной бородкой поднялся ему навстречу.

– Вы привезли известия от моего брата? Он решился-таки на мировую? Почему он не позвонил, не прилетел сам?

Стриж медленно опустился в широкое “гостевое” кресло.

– Я не привез известий.

Профессор Милорад (одаренный в студенческой среде прозвищем “Птеродактиль”) резко отшатнулся. Казалось, очки его гневно сверкнули.

– Вы пришли посмеяться надо мной?

– Нет.

– Кто вы?

– Я сказал вам правду. Я знаком с вашим любимым и ненавидимым братом, Кеем Милорадом, комендантом Форт-Харай.

Дезет снова восхитился – старик просчитал ситуацию мгновенно. Он с отвращением оглядел Стрижа.

– Ясно. Вы мне солгали. Вы просто сидели, вы – бывший заключенный. Убирайтесь вон.

Стриж скрестил руки на груди и покачал головой.

– Я не уйду.

– Я вызову охрану.

– Я ни в чем не солгал вам. Вы сами запутались и обманули себя пустыми надеждами. Я сказал вам правду. Я был знаком с вашим братом и пришел по делу, по своему делу. Это дело касается жизни человека.

– Убирайтесь.

Стриж не торопясь открыл сумку, вынул свернутую газету и бросил ее резким жестом прямо на стол перед оторопевшим профессором.

– Вы были знакомы с Джулией Симониан?

– Допустим.

– Прочтите это.

Милорад нехотя потянулся к листку, взял его, поправил льдисто сверкающие очки.

– Зачем мне все это? – он резко отложил газету. – Да, я знал эту девочку.

– Тогда ответьте мне на пару вопросов.

– Не вижу причин для откровенности. Я уже все сказал полиции.

– Вы сказали, что не знаете ничего.

– Это правда.

– Вся правда?

– Вся.

– Еще раз повторяю – вся?

Птеродактиль напрягся, резко встал, прошелся из угла в угол, рассеяно потер рукой лоб, оставляя на бледной коже болезненные красные пятна.

– Да! Вся!

– Не лгите.

– Кто вы такой, чтобы учить меня правде? Убирайтесь вон. Я охрану позову.

Стриж, не торопясь, встал, убрал газету.

– Что ж, профессор Милорад. Не утруждайтесь. Я сейчас уйду. Не скажу, чтобы приятно было познакомиться. Ваш столь непопулярный в либеральном семействе брат гораздо честнее. Его собаки и решетки, по крайней мере, не содержат в своей сущности лжи.

На самом пороге Дезет оглянулся.

– Я не знаю, что заставляет вас молчать – мелочный страх или нечто повесомее. Но можете не сомневаться – я и без помощи патологического труса найду тех, кто похитил Джулию Симониан. А вам… Ладно. Желаю процветания не вам – вашей совести.

Он шагнул за порог.

– Постойте!

– Прощайте.

– Да стойте же вы, упрямый идиот!

Стриж остановился.

– Вернитесь, сядьте!

Дезет, помедлив, вернулся.

– Ну и?

Птеродактиль снял кристально чистые очки, обнажив усталые, беззащитные, близорукие, в мелких морщинках глаза.

– Вы зря раскричались на меня, молодой человек. В конце концов, почему я должен верить первому встречному? Кто вы такой, наконец? Вы ведь не из полиции?

– Я друг Джулии Симониан.

– Я стар, я не привык верить на слово.

– У меня нет доказательств.

– Ладно, хорошо. Чего вы хотите?

– Хочу знать, что произошло на самом деле.

Профессор Милорад безнадежно махнул рукой.

– Я не солгал вам – я не знаю. Могу лишь догадываться. Кому нужны догадки старого, пропитанного книжной пылью параноика?

– Они нужны мне.

Птеродактиль безнадежно покачал головой.

– Она исчезла в ночь после приема. Пришла туда с тем самым мальчиком, которого…

– Убили?

– Нет. Он жив – пока. Лежит в клинике. Он единственный, кто мог бы пролить свет, но, поверьте, это безнадежно – мальчик стал растением. Больше никто ничего не знает, не помнит, ни видел, с кем она ушла. Разве что…

Стриж навострил уши.

– …наверное, я не должен делать того, что сделаю сейчас. Но… Спросите-ка лучше обо всем Хэри Майера.