Последние запоздавшие обозы покидали город. Их провожали без шуток и смеха, с безмолвным недоброжелательством .

Халевин поглядел на толпу. Ничего, еще пускают, хотя и не так охотно. А сколько здесь, раскрасневшихся лиц, горящих глаз, полуоткрытых ртов, как они жадно смотрят на отъезжающих.

Перепуганный протопоп протискивался через толпу.

Он работал локтями, но его пускали неохотно, а кто-то даже толкнул попа плечом, и он пошатнулся.

– Пустите, пустите, православные!
– кричал он, отдуваясь. Он дошел до Халевина и схватил его за плечо.

– Ну, Иван Афанасьевич, - зашептал он, делая страшные глаза, - искал, искал начальство, с ног сбился, никого нет. Слава богу, что хоть вас нашел. Что же делать, что делать, голубчик? Войска-то ведь в город вступают. Деревни, слышно, сдались все. Через час-другой он здесь будет. А церкви...

– Что церкви?
– спросил Халевин. Протопоп досадливо взмахнул рукой.

– Ах, господи, он же еще и спрашивает! Да когда победитель на коне белом въезжает, надлежит ведь ему по церковному чину славословие творить и в колокол звонить.

– Ах, вот вы про что, - улыбнулся Халевин и вдруг деловито сдвинул брови.
– Ну, конечно, конечно. Чтобы во всех церквах и во все колокола. Чтоб такой мне трезвон был, как в духов день или на пасху. Вы в ответе.

– Вот, вот, - обрадовался протопоп, - я же это и говорю. Ведь кого первого за шиворот возьмут - протопопа. Встречать надо победителя, встречать, как в чине священном написано, так и надо.

Он вдруг схватил Халевина за край шубы.

– Так вы уж идите со мной, - сказал он.
– Как вы теперь главное наше начальство.

Всю дорогу они молчали, и только у самой церкви протопоп снова схватил Халевина за рукав.

– А акафист?
– спросил он испуганно, шепотом.
– Тоже петь?

– И акафист, - сказал Халевин.
– Акафист обязательно!

Протопоп помолчал.

– Ну, а как с поминанием о царском здравии?
– спросил он вдруг.
– То есть насчет Екатерины Алексеевны?

– Выбросить, - крикнул Халевин, - к черту выбросить, нет больше над нами императрицы Екатерины Алексеевны, нет над нами тех мучителей, кои кровь человеческую как воду проливают и братьев своих, по рождению им равных, рабами держат.
– Он поднял кверху палец.
– Ныне человечество, - сказал он, задыхаясь, - вновь возвращается в натуральное состояние свое.

– Так, так, - сказал протопоп, - значит, выбросить. А как насчет хлеба с солью? Самим ли нам его выносить или кого другого пошлете?

Халевин шел, убыстряя шаг. Протопоп бежал за ним, хватая его за руку.

Вошли в придел.

– Вы уж мне записочку дайте, - сказал протопоп просительно, - я человек маленький, этих дел не понимаю. Вы - наша голова, мы - ваши уды.

III

После этого началось то скопище Халевина с протопопом, протопопа со священником, священника с пономарем и пономаря с прихожанами, которое впоследствии инкриминировалось Халевину на допросе.

Первыми в комнату вошли купецкие старшины.

Старик и молодой.

Старик был бледен, но решителен. Войдя в дверь, он поклонился сначала протопопу, потом небрежно кивнул Халевину и остановился, прямой и строгий, держа руки по швам.

– Ну, здравствуйте, соколы, - сказал Халевин, осматривая их, здравствуйте, здравствуйте. Что так приуныли, али в торговле какая проруха?

– Проруха - дело наживное, - сказал старик.
– Мы, как люди торговые, за прорухой не гонимся. Тут за свою голову сумленье берет. Своя голова на плечах не крепка.

Халевин подмигнул протопопу.

– Так вот он вам грехи отпустит, - сказал он весело.
– Батюшка, отпустишь? Вон кумовья за свою голову болеют. Голова не пропадет, - сказал он строго, - была бы она умна, в этом все дело.

Купцы переглянулись.

– Да ведь не глупее Балахонцева, - сказал старик, - а вот он вчера скарб свой забрал, деньги в ящик, ящик на подводу, сам на лошадей, да в три кнута их. Сейчас догоняй - не догонишь.

– А кто поумнее - тот жен отправил, - сказал молодой.
– Сам остался, а жену отправил.

– Надо будет, так догоним, - сказал беззаботно Халевин, не обращая никакого внимания на слова младшего.
– Ну да наш батюшка не из гневливых, он, верно, и догонять не будет.

– Батюшка?
– тихо переспросил старик.
– Ох, смотри, не прошибись, сокол!

– Батюшка, - ответил, не сморгнув, Халевин, - а ты что, аль не веришь?

– Нам что, - холодно ответил старик.
– Что нам не веровать, мы - люди торговые, мы ваших энтих делов не знаем. Нам что матушка, что батюшка, что горшок, что сковородка - одна честь, была бы голова на плечах да товар в балаганах, за всем остальным мы не гонимся. Это уж вы с батюшкой разрабатывайте, авось вам за это какой орден дадут.
– Он широко махнул рукой.