Он намеревался пойти прямо к фургону, где разместились Туон и Селусия. В качестве надсмотрщика выступала Сеталль Анан – хозяйка гостиницы могла заставить и камень показаться мягким. Избалованная высокородная леди и ее горничная не смогли бы причинить никаких неприятностей, особенно с «краснорукими», дежурящими снаружи. По крайней мере, пока их не было, иначе он бы услышал – но оторвавшись от грустных мыслей, Мэт обнаружил себя блуждающим по петляющим улицам, пересекающим лагерь.

Суматоха заполнила их все – и широкие, и узкие. Мчались мужчины, ведущие на поводу лошадей, взбрыкивавших и шарахавшихся в стороны после слишком долгого простоя. Остальные снимали палатки и загружали грузовые фургоны, или волокли за собой обернутые тканью тюки и сундуки, бочки и коробки всех размеров из похожих на дома фургонов, простоявших здесь в течение многих месяцев, частично разгруженных, так что все это надо было снова упаковать для путешествия, пока запрягали лошадей. Шум не прерывался ни на секунду: ржали лошади, женщины звали детей, дети кричали из-за потерянных игрушек или вопили из чистого удовольствия ради большего шума; мужчины орали, выясняя, кто взял сбрую, или кто позаимствовал какой-то инструмент. Труппа акробаток, стройные, но мускулистые женщины, что работали на веревках, натянутых между высокими столбами, окружила одного из укротителей лошадей, каждая из них махала руками и кричала во всю силу своих легких и никто никого не слушал. Мэт приостановился на мгновение, пытаясь выяснить, что же они обсуждают, но в конечном счете решил, что они и сами этого не ведают. По земле катались двое мужчины без курток, сцепившихся, вероятно, из-за стоявшей неподалеку гибкой пылкой швеи по имени Джамейн, но появился Петра и раскидал их в стороны прежде, чем Мэт смог даже сделать ставку.

Снова увидеть Туон он не боялся. Конечно, нет. Но он держался подальше, после того, как засунул ее в этот фургон, чтобы дать ей время успокоиться и придти в себя. Вот и все. Только… Само спокойствие, как когда-то назвал ее Домон, и назвал точно. Похищенная посреди ночи, украденная в шторм людьми, которым, насколько ей известно, перерезать ей горло так же легко как и взглянуть на нее, и в то же время она была самой хладнокровней всех. О, Свет! Она вела себя так, как если бы все так и было запланировано! Тогда именно это заставило его почувствовать, как кончик воображаемого ножа щекочет спину между лопатками, и едва только он снова подумал о ней, как это ощущение вернулось. А тут еще кости, гремящие в его голове.

Едва ли женщина предложит обменяться клятвами здесь и сейчас, подумал он, хихикнув, но смешок прозвучал натянуто даже для него. И все же, под солнцем не существовало никакой разумной причины бояться ее. Он просто предельно осторожен, а вовсе не напуган.

Представление занимало площадь, что по размерам могла сравниться со средних размеров деревней, но можно было довольно долго бродить по разным укромным уголкам, прежде чем пойти по второму разу. Довольно быстро, даже слишком быстро он обнаружил, что уставился на выгоревший фургон без окон некогда фиолетового цвета, окруженный крытыми холстом грузовыми фургонами, рядом с самой южной привязью для лошадей. Телеги с навозом не выезжали этим утром, и душок был сильным. Ветер нес тяжелый запах от ближайших клеток с животными, резкий мускусный запах больших кошек и медведей, и Свет знает чего еще. За складскими фургонами и частоколом упала секция парусиновой стены, а другая начала шататься, как только мужчины ослабили растяжки, удерживающие столбы. Полускрытое теперь темными тучами солнце было уже на полпути к зениту или даже чуть выше, но было все еще слишком рано.

Двое из «красноруких», Гарнан и Метвин, уже впрягли первую пару лошадей в постромки фиолетового фургона и почти закончили со второй. В Отряде Красной Руки солдат отлично вымуштровали – они будут готовы выехать, в то время как циркачи все еще будут выяснять с какой стороны запрягать лошадей. Мэт приучил Отряд двигаться быстро, когда это необходимо. Но его собственные ноги заплетались, словно он с огромным трудом пробирался по грязи.

Гарнан, с этой дурацкой татуировкой ястреба на щеке, первым заметил его. Затянув постромки, молчаливый старшина этой пары обменялся взглядами с Метвином, кайриэнцем, чья наружность с мальчишеским лицом не соответствовала его возрасту и пристрастию к шумным ссорам в тавернах. Они вовсе не выглядели удивленными.

– Все идет гладко? Я хочу убраться отсюда как можно скорее. – Потирая руки от холода, Мэт беспокойно разглядывал фиолетовый фургон. Надо было принести ей что-то в подарок, драгоценности или цветы. И то, и другое отлично срабатывало с большинством женщин.

– Достаточно гладко, милорд, – ответил Гарнан осторожным тоном. – Ни криков, ни рыданий, ни плача. – Он мельком взглянул на фургон, словно не доверял ему сам.

– Тишина меня устраивает, – сказал Метвин, протягивая узду через кольцо в хомуте. – Если женщина начинает плакать, единственный выход – бежать, если есть место, где спрятаться, но едва ли мы сможем бросить их на обочине. – Он тоже взглянул на фургон, недоверчиво покачав головой.

Теперь Мэту ничего другого не оставалось, кроме как войти внутрь. Что он и сделал. Просто ему потребовались всего две попытки, чтобы – с застывшей на лице улыбкой – заставить себя подняться по коротенькому пролету из раскрашенных деревянных ступенек в задней части фургона. Он не боялся, но любой дурак, зная столько же, занервничал бы.

Несмотря на отсутствие окон, фургон внутри был хорошо освещен четырьмя масляными лампами, снабженные зеркалами и заправленные хорошим маслом, так что не было запаха гари. Но после вони снаружи было трудно сказать, так ли это. Ему следовало подыскать для стоянки фургона место получше. Маленькая кирпичная печь с железной дверцей и железным верхом для приготовления еды, создавала ощущение уюта, если сравнивать с тем, что было снаружи. Это был небольшой фургон, и каждый дюйм стены, что мог быть использован, был занят шкафчиками и полками, или вешалками для одежды и полотенец и тому подобного добра, но стол, который мог опускаться на веревках, был закреплен под потолком, и три женщины в фургоне находились в страшной тесноте.

Трудно найти женщин, что отличались бы друг от друга больше, чем эти три женщины. Госпожа Анан сидела на одной из двух узких кроватей, встроенных в стены, – величественная женщина с проблесками седины в волосах – по-видимому, полностью поглощенная вышиванием, и не обращала внимания ни на что вокруг, как будто она и вовсе не была охранницей. В каждом ухе у нее висело по большому золотому кольцу, с плотно прилегающего серебряного ожерелья свисал брачный кинжал, чья рукоятка с красными и белыми камнями уютно располагалась в вырезе узкого декольте эбударского платья. Юбка с одной стороны была высоко подшита, выставляя напоказ желтые нижние юбки. Госпожа Анан носила и другой кинжал, с длинным, изогнутым лезвием, засунутый за пояс, но и это была всего лишь традиция Эбу Дар. Сеталль отказалась от всякой маскировки – эта одежда казалась ей вполне подходящей. Ни у кого не было причин разыскивать ее, а найти одежду для всех было слишком сложной проблемой. Селусия, симпатичная женщина с кожей кремового цвета, скрестив ноги сидела на полу между кроватями, темный шарф закрывал ее бритую голову и угрюмое выражение на лице, хотя обычно она выглядела настолько величественно, что госпожа Анан казалась на ее фоне взбалмошной. Ее глаза были столь же синими, но более проницательными, чем у Эгинин, но из-за необходимости лишиться остальной части ее волос она беспокоилась больше, чем Эгинин. Ей не нравилось темно-синее эбударское платье, которое ей дали, утверждая, что вырез неприлично глубокий, но оно отводило взгляд лучше, чем маска на лице. Немногие мужчины, бросив взгляд на внушительную грудь Селусии, смогут хотя бы на несколько мгновений сосредоточиться на ее лице. Мэт, возможно, и сам бы немного полюбовался этим зрелищем, но там была Туон, разместившаяся на единственном в фургоне табурете с открытой книгой в кожаном переплете на коленях, и он не мог заставить себя смотреть на что-нибудь еще. Та-Что-Станет-Его-Женой. О, Свет!

Туон была миниатюрной, невысокого роста, худенькая, почти как мальчишка, а в этом широком платье из коричневой шерсти, купленном у кого-то из артистов, она казалась маленькой девочкой, одетой в платье старшей сестры. Нет, совершенно не тот тип женщины, что ему обычно нравился, особенно, с этими едва отросшими за несколько дней очень короткими волосами на голове. Если не обращать на все это внимания, она была даже симпатичной, с лицом в форме сердечка и полными губками, с большими темными омутами безмятежно-спокойных глаз. Это спокойствие почти лишало его присутствия духа. Даже Айз Седай в ее обстоятельствах не были бы столь безмятежны. Проклятые кости в его голове вовсе не помогали.