Эмар Густав
Шрифт:
— Вы были бы правы, — надменно ответил тот, который говорил и раньше, — если бы это было действительно так, но мой спутник не примет участия, он ограничится ролью зрителя.
Граф подумал.
— Право, — сказал он наконец, — случай этот слишком странен! Дуэль в Мексике и с мексиканцем! Этого я никак не ожидал.
— Это верно, кабальеро, но надо быть готовым ко всему, мало ли что может случиться.
— Оставим пустые разговоры. Хорошо, я согласен драться и надеюсь доказать вам, что я человек решительный. Но прежде, чем окончательно принять ваш вызов, я желал бы знать, почему вы хотите непременно драться со мной?
— Зачем это вам?
— Как зачем? Мне это чрезвычайно интересно, pardieu! Не могу же я подставлять голову всякому шалопаю, который может встретиться мне в пути и которому взбредет в башку драться со мной.
— Не достаточно ли вам будет знать, что я вас ненавижу!
— Parbleu! Едва ли я могу удовлетвориться этим, тем более что вы предпочитаете держать свое лицо закрытым. Я желаю хотя бы видеть его.
— Довольно разговоров, — надменно прервал его незнакомец, — время идет, мы и так разговариваем слишком долго.
— Ну что ж, если так, то берегитесь! Предупреждаю, что я вызываю вас обоих. Француз нисколько не будет смущен, если увидит перед собой двух мексиканских бандитов.
— Ну, как хотите.
— Вперед!
— Вперед!
Три всадника пришпорили своих коней и рванулись с места. Съехавшись, они обменялись выстрелами из пистолетов и схватились за сабли.
Борьба была непродолжительна, но жестока. Один из неизвестных, получив легкую рану, был унесен своим конем и исчез в облаке пыли. Граф был задет пулей. Гнев его перешел в ярость. Он всеми силами старался уложить своего противника или сделать его, по крайней мере, неспособным к бою. Оказалось, однако, что этот противник был чрезвычайно силен, обладал необычайной ловкостью и ни в чем не уступал графу.
Этот человек с глазами, как уголья, горевшими сквозь прорези в маске, ездил вокруг него с необычайной быстротой, заставляя своего коня делать самые смелые вольты, колол противника, наносил удары и с невероятной ловкостью увертывался от ответных.
Граф чувствовал, что ничего не может поделать с таким неутомимым врагом, движения его потеряли уверенность, глаза застилал туман, на лбу выступил крупный пот. А противник все усиливал быстроту и стремительность натиска. Он сохранял полное молчание, и графу начинало казаться, что в этом таинственном нападении есть что-то дьявольское. Исход битвы, печальный для графа, неумолимо приближался, но вдруг он почувствовал, что на плечи его упала петля, и не успев освободиться от нее, он сразу был выбит из седла и так сильно упал наземь, что лишился сознания и не мог сделать ни малейшего движения.
Второй незнакомец, проехав некоторое расстояние бешеным галопом, сумел в конце концов справиться с лошадью. Во всю прыть вернулся он к месту битвы. Ни его товарищ, ни граф, увлеченные борьбой, не заметили его приближения. Решив, что настал момент положить конец битве, он достал реату и набросил ее на графа.
Увидев своего противника на земле, незнакомец соскочил с коня и подбежал к нему.
Первым делом он освободил графа от стягивавшей его петли, затем стал растирать ему грудь, стараясь восстановить дыхание. Это продолжалось недолго.
— А-а! — проговорил граф, открыв глаза, и губы его сложились в горькую улыбку. Он поднялся и скрестил руки на груди. — Вот что вы называли честным боем?
— Вы сами были причиной того, что случилось, — невозмутимо отвечал незнакомец, — так как вы не согласились принять моих условий.
Француз не нашел нужным продолжать спор, он только пожал плечами с видом крайнего презрения.
— Ваша жизнь в моих руках, — продолжал его противник.
— Да, вы устроили мне гнусную засаду, но что делать! Убейте меня, и покончим с этим.
— Я не хочу убивать вас.
— Что же хотите вы?
— Сообщить вам одну вещь.
— Мне?
— Вам.
Граф расхохотался.
— Вы, должно быть, сумасшедший, милейший.
— Вовсе нет. Выслушайте внимательно, что я вам скажу.
— Если при этом я могу надеяться, что, исполнив ваше требование, я избавлюсь от вашего присутствия, то говорите.
— Хорошо. Сеньор граф де Лорайль, ваше прибытие в эту страну причинило горе двум лицам, — с мексиканским акцентом проговорил незнакомец.
— Вы смеетесь надо мной, что ли?
— Я говорю серьезно. Дон Сильва де Торрес предложил вам руку своей дочери?
— Что за дело вам до этого?
— Отвечайте на вопрос.
— Да, это правда, скрывать не буду.
— Донья Анита не любит вас.
— Откуда вам это известно? — спросил граф с вызывающей насмешкой.
— Я знаю это. Я знаю также, что она любит другого.
— Вы это знаете?
— Да, а также то, что и этот другой ее любит.
— Тем хуже для него, так как, клянусь, я не уступлю ее никому.