– Нет. Так. На небольшую операцию.

– Против этого самого Миронова, что ли?

Он ничего не ответил от неожиданности.

– Что же вы за друг, если у вас от меня тайны?

– Почему - тайны?

– Если вы верите в меня, не надо скрывать...

Она сказала это с детским укором, ему стало неловко, он отошел от нее, но сразу вернулся и взял ее руку выше локтя. Тогда отошла она и села у того столика, накрытого плетеной скатертью, перед которым Кирилл видел ее на коленях.

– Значит, так и не посмотрите нашу репетицию, - с грустью выговорила она.

– Я видел... как вы репетируете...

Она тяжело подняла брови.

– Только что, - договорил он, опять улыбаясь.

– Вы шутите.

– Нисколько. Хотите, повторю вашу реплику?

Он попробовал, довольно неудачно, изобразить ее стон: "Останься! Останься! Куда ты?.."

Она мгновенно закрыла глаза руками и вскрикнула:

– Вы подсматривали в окно!

Он испугался ее крика и стоял неподвижно. Она нагнула голову к столу.

– Как вы могли!
– пробормотала она в свои согнутые локти.

– Честное слово, я только на минутку заглянул, - сказал он растерянно.

Она распрямилась, опять своим спокойным, но словно мальчишеским жестом поправила волосы.

– Ну хорошо. Если уж видели репетицию, то приходите на спектакль. Вы ведь вернетесь к спектаклю? Куда вы все-таки уезжаете? Я угадала, да? Кем вы туда едете?

Сам не зная зачем, он сказал:

– Я буду председателем ревкома. Слышали, что это такое?

Она всмотрелась в него изучающим взглядом чуть сощуренных глаз и спросила:

– Вы больше всего любите власть?

– Смертный грех властолюбия, да?
– насмешливо сказал Кирилл.

– Нет, это не грех, если... на пользу человечеству.

– Так вот наша власть на пользу человечеству. Согласны вы с этим?

– Да.

– Значит, можно любить власть?

– Разумеется. Я спросила не об этом... вы не поняли. Я спросила - вы любите власть больше всего?

Он глядел на нее сначала строго, затем черты его, будто в накаливающемся луче света, смягчились и приобрели несвойственную им наивность. Не догадка ума, а волнение сердца подсказало ему, что Аночке совсем не важно в этот миг существо разговора и что только еле угадываемые оттенки слов доходили до ее внутреннего слуха.

– Нет, - проговорил он, уже всецело отдаваясь своему волнению, - я вас понял.

Она резко отвернулась, потом еще быстрее обратила к нему удивительно легкое лицо - свободное от недоумений, и он, подойдя, просто и сильно замкнул ее в свои руки, как в подкову. Короткий момент они оба пробыли без движения. Затем она с настойчивостью отстранила его, и он, как будто издали, услышал повторяющиеся упрямые слова:

– Когда вернетесь... когда вернетесь... не сейчас...

Он увидел ее первую улыбку в эту встречу - ее обычную, немного озорную, но вдруг словно и печальную улыбку.

– Я могла бы, и правда, повторить, что вы слышали через окошко: "Останься! Останься!.."

Она сама приблизилась к нему, в его неопущенные руки, и он услышал жаркое, незнакомо пахучее ее лицо.

Она проводила его спустя недолго до ворот. Шофер завел мотор, который поднял всполох в беззвучии вечера. Взрыв этого шума полон был предупреждающего, грозного беспокойства. Аночка сказала Кириллу, мягко касаясь губами его уха:

– Я жду непременно на первый спектакль.

Он ответил неожиданным вопросом:

– А почему Цветухин выбрал эту пьесу?

– Как - почему? Это же поймет каждый человек - как люди страдали под гнетом знати!

– Ах да!
– шутливо спохватился он, но сразу, точно учитель, поощряющий ученика, одобрил серьезно: - Совершенно верно, поймет каждый человек.

Он сжал на прощанье ее пальцы.

В машине он не мог отделаться от назойливой мысли: вот он уезжает в то время, как Аночка остается с Цветухиным. Опять возникло в нем раздражение против этого человека, и опять он убеждал себя, что нет оснований раздражаться. Самое тягостное заключалось в том, что жизнь повторяла один раз испытанное положение, в котором преимущество снова было на стороне все того же Цветухина. Тот оставался, Кирилл должен был уезжать, когда ему ужасно хотелось жить, ужасно хотелось - потому что душу его осветила торжествующая ясность: он любит и любим! Неужели и правда пустозвону Цветухину суждено омрачать Кирилла в самые счастливые мгновенья жизни?

– Да никогда! Да ни за что!

– Что вы говорите?
– спросил шофер.

– Давно работаете за рулем, говорю я, а?

– А что? Разве недовольны, как веду?

– Нет, ничего... Мотор знаете хорошо?

– Не могу похвалиться, чтобы очень. Справляюсь.

– Так, так...

Дома Кирилл не застал Веры Никандровны - она отлучилась на какое-то собрание и скоро должна была вернуться.

Кирилл решил приготовиться к отъезду. Он долго искал чемодан и наконец обнаружил его под кроватью матери. Он принялся вынимать из него вещи сначала поспешно, потом все медленнее, пока вовсе не остановился на предметах, которые увели его воображение далеко в прошлое.