Они распахнули окно, зажгли настенную лампочку с круглой жестянкой рефлектора (электричества уже давно не давали) и, кое-что собрав из остатков еды, поужинали. Спать легли на полу, разостлав простыни и раздевшись догола. Но оба они не ответили бы - что больше мешало заснуть: духота или неунимавшееся снование мыслей.

Прислушиваясь в томлении к тяжелым вздохам Кирилла, Рагозин сказал:

– Раньше говорилось - работать на ниве. Черта с два, доберешься до нивы! Латай рукавом ворот, воротом рукав. Отмахивайся да отстреливайся. Не там - так здесь.

Кирилл вдруг усмехнулся.

– А ты приехал на рыбалку и хочешь, чтобы за тебя кто другой комаров гонял! Нет, ты и наживку наживляй, и от гнуса отбивайся. Матвей-то прав.

Он ненадолго примолк, потом досказал:

– Тебе что же жаловаться? Никто тебя с твоей нивы не гонит...

– Верно. Сиди, считай керенки да подмахивай бумажки.

– Упразднил бы керенки-то.

– Вон Колчак упразднил...

– Ну, видно, у него не все без мозга!

– Ан, видно, без мозга! Офицеры его бунт подняли - карманы-то керенками набиты. Не хочется нищать. У наших мужиков на деревне этого добра тоже не мало... Что ты понимаешь в керенках?!

– Ну, раз ты понимаешь, значит, правильно посажен. Сиди.

Рагозин поднялся. Было так темно, что даже его высокого белого тела Кирилл не мог разглядеть. Оно стало угадываться, когда Рагозин взгромоздился с ногами на окно: чуть-чуть начинал брезжить вялый рассвет.

– Ты полагаешь, я буду муслякать деньги да ждать, пока белые покажутся на Соколовой горе?

– Нет, - ответил Кирилл спокойно, - если белые дойдут до Соколовой, от тебя в городе и следа не останется.

– Пущусь наутек, да?

– Тебя первого заставят эвакуироваться.

– Спасибо. Ты мне удружил, ты меня и выручай, коли так: эвакуируй со мной мои сейфы.

Кирилл быстро привстал и, скрестив по-мусульмански ноги, выпалил:

– Я больше трех лет был военным работником. Привык к армии, и думаю так уместнее. А меня держат за чернилами да промокашками.

– И что же?

– То, что я не хуже тебя. А подчиняюсь.

– А я не подчиняюсь?

– Ну и подчиняйся!

Кирилл отвалился на подушку, взял ее в обхват и задышал ровно и громко, то ли притворяясь, что засыпает, то ли действительно засыпая от усталости.

На другой день он работал как никогда скверно. Все было не по нем. Зудящий жар полыхал по груди и спине, - Кирилл подумал, что с непривычки обжег себя на Волге солнцем. С грехом пополам он дотянул до обеда летучие совещания, телефонные разговоры, перечитыванье и перечеркиванье бумаг. Потом велел позвонить в гараж и поехал домой.

У Веры Никандровны он застал Аночку, которая тотчас собралась уйти.

Что-то очень нежное показалось Кириллу в ее смущении, какое он уже не раз видел.

– Нет, нет, - возразила Вера Никандровна, - не уходи. Во-первых, в нашем деле полезна мужская голова, во-вторых, будешь с нами обедать.

Мужская голова, впрочем, не столько обнадеживала ее пользой, сколько беспокоила.

– Ночевал на песках?

Кирилл не торопился с ответом.

– Нет, вернулись поздно вечером. Но не было машины, я заночевал у Рагозина.

– Не унести было улов на плечах?

– Ага!
– поддакнул он довольно.
– Знаешь, я вытащил этакую вот щучину!

Он так развел руками, что Аночка посторонилась.

– Ее везут?
– спросила она внушительно.

– На подводе. И позади тележка для хвоста - знаете, как возят бревна.

Вера Никандровна улыбнулась только из деликатности. Раз он ухватился за шутку, значит, был рад, что его не спрашивают о серьезном, и значит, недаром в городе шептались об экстренном ночном собрании. Аночка как будто догадалась помочь ей:

– Говорят - неприятные новости, да?

– Ничего чрезвычайного, - сказал он быстро.
– А у вас что за совещание?

– Аночка с жалобой на брата. И я не могу ничего присоветовать. Расскажи, Аночка, Кириллу.

– Мало у вас, право, дел, кроме моего Павлика!
– опять смутилась Аночка.

Но он настоял, чтобы она говорила, - он предпочитал расспрашивать, чем отвечать на расспросы.

Оказалось, Павлик совсем отбился от дома после смерти матери пропадает на улице, на берегу, завел дружбу с беспризорными мальчишками. Даже ночует неизвестно где...

– Я видел его на песках, с Дорогомиловым, - сказал Кирилл, испытующе взглянув на мать.
– Надеюсь, эта дружба не во вред?