– Арсений Романович сам жалуется на перемену в Павлике. Мальчишка даже книги перестал у него клянчить.

– Чего захотели! Каникулы! Я бы тоже пропадал на Волге. Счастливое время, - вздохнул от зависти Кирилл.

– В том-то и дело, что каникулы: никакого влияния школы, - произнесла Вера Никандровна строго, точно на учительском совете.

– Что ты на меня смотришь?
– с улыбкой сказал Кирилл.
– Ты педагог, тебе лучше знать.

– С мальчиком, правда, очень трудно, - заметила мать.

– А со мной было легко?
– живо спросил он и обернулся к Аночке.
– Вы ведь не хотите из него сделать паиньку?

– Я не хочу, чтобы он стал беспризорником. А к этому идет. У меня мало времени для него, и я недостаточный авторитет. На днях он заявил, что убежит на фронт. Что я могу сделать?

Кирилл засмеялся:

– И я с ним!

Вера Никандровна следила за сыном пристальнее, чем этого требовал разговор: несомненно, он что-то умалчивал важное!

– Затвердил какую-то глупую фразу: "Жизни не знаешь!" - сказала Аночка, улыбнувшись.

– Конечно, не знаете!
– продолжал смеяться Кирилл.
– Ко мне в Совет, что ни день, приводят таких героев. Убежит, непременно убежит воевать!

– Отца тоже не слушает. Отец хотел его устроить в утильотдел - рвать книжки...

– Как рвать книжки?
– удивился Кирилл.

– Ну, вот именно. Повел Павлика в пакгауз, где рвут макулатуру. Павлик прибежал ко мне, чуть не в слезах, говорит: "Вот она, твоя революция! Жизни не знаешь! Поди посмотри, как отец дерет книги!"

– Книги?
– повторил Извеков уже совсем серьезно.
– Мне это неизвестно. Надо заняться. Что это такое?

Он отошел к своей полке. Она все еще была пустой - два-три десятка брошюр и газеты стопкой лежали в углу, и поверх них - картонки с названиями разделов. Он перебрал всю эту разрисованную рондо "Экономику", "Беллетристику" и спросил:

– А это что же, ваш отец определяет - что макулатура, что нет?

– Там есть какие-то люди для этого. Отец занят чем-то другим... то есть хозяйственным чем-то. И вообще... что же, отец? Он болен... вы же знаете, русской болезнью.

– Не понимаю, почему это зовется русской болезнью, - ухмыльнулся Кирилл.
– Пьют не одни русские. Пьют и англичане. Однако английская болезнь - это рахит, а не алкоголизм.

Ему тут же стало стыдно этого, вероятно вычитанного каламбура, но Аночка расхохоталась тем хохотом, какой нападает на молоденьких девушек, например, в последних школьных классах, когда хохочут без особой причины, единственно потому, что молодое ликование жизни требует смеха.

Кирилл прикрыл рукой рот, - все-таки вырвалось что-то веселое, хотя и неловко, и было изумительно слушать плещущий на переходах разлив Аночкиного смеха. Вера Никандровна нашла момент подходящим, чтобы заняться обедом, и оставила Кирилла и Аночку вдвоем.

Он подождал, пока Аночка успокоится. Но они оба молчали слишком долго, и, чтобы побороть волнующую растерянность, которая внезапно явилась, когда он увидел себя наедине с этой казавшейся ему необычной девушкой, Кирилл спросил умышленно по-деловому:

– Что же делать с вашим братом?

– Если бы отец как следует зарабатывал, дом больше привлекал бы Павлика... не знаю, какими-нибудь занятиями, может быть, просто достатком...

– Я попробую сделать что-нибудь для вашего отца, - сказал Кирилл.

Она отбежала к окну и минуту не в состоянии была ничего выговорить, заслонив голову обернутой назад ладонью, будто мешало даже то, что Кирилл видит ее затылок.

– Ничего особенного, - хотел выручить ее Кирилл.

– Я совсем не то думала!.. Я скоро буду тоже зарабатывать, и тогда...

– Конечно, - сразу поддержал он, - все наладится, как только ваш театр станет на ноги.

– Правда?
– мгновенно повернулась она с новым, горящим взором.
– Вы поможете?

– Разумеется. Да и Рагозин тоже. Он ведь понимает, что искусство не может самозародиться. Мы с ним пьесу не разыграем.

– Нет, правда?
– почти крикнула она.

– Конечно. Мы с ним не актеры.

– Нет, я не то!
– смеясь и волнуясь, лепетала Аночка.
– Я о том, что вы серьезно верите в наш театр?

– Ведь вы в него верите? А я смотрю на вас и не могу не верить.

– В театр или в меня?
– спросила она с чуть заметным колебанием.

– Я вас тоже спрошу: а вы - в театр или в его людей?

– Это одно и то же, - ответила она, подумав, и тут же, разгадав его мысль, нахмурилась: - Вы не о Цветухине?