Издевательская улыбка скривила его противную рожу.

— Наконец-то одумался! — хрипит.

Канцелярия старосты битком набита людьми. С трудом пробираюсь к столу, за которым сидит подпоручик. Рядом стоят Раяона, Рамасо и Безаза. Все трое смотрят на меня с беспокойством.

— Вас что, по два раза нужно звать? — раздраженно обращается ко мне офицер.

И, не ожидая объяснений:

— Я хочу вас допросить, — говорит он, нервно перебирая карандаш в руке.

— Вы давно в Амбинанитело?

Я молчу, собираясь с мыслями. В хижине воцарилась мертвая тишина.

— Прежде чем ответить, — говорю, взвешивая каждое слово, — я должен заявить следующее: я, как иностранец, временно пребывающий в этой стране и имеющий заграничный паспорт с официальной визой, категорически протестую против оскорбительного для меня поведения вашего подчиненного.

— Было ли поведение капрала Али оскорбительным потому, что он вынужден был вызывать вас два раза? — офицер сварливо оскалил зубы.

— Ирония не меняет существа дела. Грубость и скандальный тон капрала были настолько нетерпимы, что начальник обязан его наказать, а не пренебрегать моим протестом.

— Прошу меня не учить. Я сам знаю, что нужно делать.

— Я в этом уверен. Но разрешите, господин поручик, предупредить. Вы собираетесь допрашивать меня, не предъявив мандата. Мы, правда, находимся в канцелярии шефа кантона, но, насколько мне известно, вы не являетесь шефом кантона и только сегодня впервые здесь появились. И если бы у вас даже было письменное разрешение, то неизвестно еще, имеете ли вы право допрашивать меня, иностранца. Вы прибыли сюда по делу, касающемуся споров между властью и здешними людьми. Почему в таком случае должно быть замешано постороннее лицо?

В подпоручике закипает злоба, и я догадываюсь, в чем ее причина. Молодой офицер влетел в Амбинанитело с полным сознанием неограниченной власти, которую в таких случаях имеет начальник сильного военного отряда над туземцами отдаленных уголков колонии. Он наверняка собирался вволю поиздеваться над жителями долины. А тут на пути его величества появляется какой-то иностранец да еще читает ему нотации.

По его глазам видно, что надо мной собираются грозные тучи. Офицер задумался, как получше отомстить. Возможно, он даже кое в чем согласен со мной, но тем хуже для меня. Он прибыл сюда не для того, чтобы выслушивать чьи-то рассуждения. Он разыскивает виновных мальгашей, он должен наказать людей, подрывающих существующий в колонии порядок. С ним солдаты и заряженные винтовки, которые смогут преодолеть все преграды; может быть, он хочет меня арестовать? А может быть, «потерять» где-нибудь в лесу? И разыграется ли скандал по этому поводу? Ерунда. Здесь легко спрятать концы да еще взвалить вину на пострадавшего.

После продолжительного молчания подпоручик что-то придумал и резко, но внешне учтиво сказал:

— Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт!

Подаю его. Он внимательно просматривает его, пытаясь найти малейшую неправильность для придирки.

— У меня есть еще один документ, — говорю.

И подаю удостоверение, которое мне выдал генерал-губернатор Мадагаскара Кайла. Вот его содержание:

«Прошу всех администраторов районов и шефов дистриктов благожелательно отнестись к польскому писателю г. Аркадию Фидлеру, путешествующему по колонии с целью собрать материал для книжки о Мадагаскаре, и оказать ему всякую помощь.

Генерал-губернатор Кайла».

Генерал-губернатор выдал мне удостоверение как проявление формальной вежливости во время официального визита. Но подпоручик не знает этого и не знает, какие у меня связи в Тананариве. Он прочел удостоверение несколько раз и решил, что со мной лучше не связываться. Отдал мне паспорт и заявил официальным тоном:

— Хорошо. Благодарю. Вы пока свободны.

— А удостоверение генерал-губернатора? — спрашиваю, подняв кверху брови.

Офицер читает еще раз. Безусловно, ему хочется оставить удостоверение у себя. Я делаю вызывающее, суровое лицо и готов к решительной борьбе.

Подпоручик сдался. Поколебавшись, отдал удостоверение.

Уходя, я заметил, как лицо Рамасо на мгновение осветилось радостью.

Мужчины Амбинанитело, согнанные во двор старосты, все еще ждут чего-то, сидя либо лежа на земле. Многие спрятались в тени кокосовых пальм, но для всех не хватило места, и остальные страдают на солнцепеке.

В деревне время от времени раздаются окрики солдат, перетряхивающих хижины.

К моему столу неслышно подошла Веломоди и, нежно тронув меня, шепчет:

— Вазаха! Червяк!

В ее голосе, хотя и приглушенном, слышится возбуждение.

— Что с тобой? — спрашиваю, встревоженный.

— Червяк появился! — отвечает девушка.

Рядом стоит ее братишка Бецихахина, мой старательный охотник за цурами и другими привлекательными созданиями; нашествие солдат застало его в моей хижине. Раздраженный неокладным объяснением сестры, мальчик слегка ее отталкивает и говорит: