– То есть если бы я отправился в Швейцарию...

– Нет.
– Рюб ухмыльнулся.
– Для этого вам нужно говорить по-немецки. Но если бы вы взяли телефонную трубку 14 июля 1911 года в Париже, в день, когда все государственные учреждения закрыты, позвонили бы по конкретному номеру и поговорили, - он опять ухмыльнулся, - на чистейшем французском языке, само собой разумеется, вы добились бы того же результата несколько иным способом и по иным причинам.

Черт побери, да если б вы хотя бы говорили по-английски, как говорят англичане, и бродили бы по тротуару перед зданием палаты общин между двенадцатью и двенадцатью сорока пополудни, девятнадцатого, двадцатого, двадцать первого или двадцать второго мая - это несущественно - в 1912-м году, мимо вас прошел бы некий молодой помощник Джозефа Чемберлена. Я бы мог снабдить вас двумя его хорошими фотографиями. И если бы вы просто подошли к нему и произнесли примерно сорок пять слов с отменным чистым британским акцентом, итоги этой сессии парламента могли бы оказаться совсем другими. И почти наверняка изменили бы положение Англии в системе европейских альянсов - положение, которое напрямую привело к войне. Но увы, подобно большинству ваших полуграмотных соотечественников, вы можете говорить только как американец - просто и обыденно, с характерным акцентом.

– О да-а, как говорят в старых фильмах. А как насчет вас?

– Я читаю по-английски, по-французски и по-итальянски. И могу говорить на этих языках, хотя и с чудовищным акцентом. До того, как я поступил в армию и стал изучать военную историю, я владел только старым добрым жаргоном янки. Теперь я вполне сносно читаю печатные тексты по-русски и даже по-японски. Но для вас нам придется подыскать что-то связанное с американцами, а довоенная история Штатов - не моя специальность. Придется мне отправиться в Вашингтон и попросить помощи.

– И что же, по-вашему, скажет обо всем этом доктор Данцигер?

– А-а, мы оба хорошо знаем, что он скажет - я могу цитировать наизусть по красной книжечке премудрые изречения осторожного доктора Данцигера, сверхосторожного доктора Данцигера; он наверняка всегда носит с собой запасные шнурки. Но ведь речь идет не об изменении прошлого, Сай, - о восстановлении. И доказательством тому эта старая газета.
– Он подался ко мне, нависая над столом.
– Двадцатый век, Сай, мог бы стать наилучшим, наисчастливейшим в истории человечества. И первые годы этого века были бы дорогой к счастью. А потом случилась гигантская перемена, то, что отшвырнуло нас на другой путь. К войне, которая никому не была нужна. Мы не изменим прошлое, Сай, - мы вернем человечество на путь, который однажды уже был предначертан миру.

– Я вернулся сюда на несколько дней и ни с кем не собирался встречаться, кроме доктора Данцигера. Меньше всего - с вами. Так сказать, нанес последний визит, чтобы погулять и запастись впечатлениями - как приезжают в родной город, чтобы потом уехать навсегда. А вместо этого...
– я коротко засмеялся и покачал головой, - вместо этого вы предлагаете мне предотвратить...

– Дайте мне неделю, Сай. Только и всего. Встретимся через неделю, ровно в полдень. На старом месте. В парке, там, где состоялся наш первый разговор.

Он ждал ответа, не спуская с меня глаз, но и представить не мог, что именно пришло мне на ум. А беззвучный голос в моей голове кричал: «Тесси и Тед! Согласись, - и окажешься там, где Тесси и Тед!» Конечно, это запретный плод... Но ведь если мне придется сделать то, о чем просит Рюб, моей вины здесь не будет, верно?

– Так что же? Встретимся через неделю?

Я кивнул, внутренне дрожа от страха и возбуждения. Тесси и Тед...

– Собираетесь потолковать с Данцигером?
– спросил Рюб.

– Пожалуй.

– Но вы ведь не позволите ему отговорить вас от...

– Нет. Это совсем другое дело, когда вы с Эстергази решили подурачиться в прошлом - просто посмотреть, что из этого выйдет. Тогда я был на стороне Данцигера. Но теперь... да, можете быть уверены. Встретимся через неделю.

Тесси и Тед...

11

Я вышел из вращающихся дверей отеля «Плаза», спустился по каменным ступенькам и двинулся на север, к углу Пятьдесят девятой улицы. На углу я остановился перед светофором. На мне были серые брюки и темно-синяя куртка на молнии, которые я купил несколько дней назад; шляпу я надевать не стал. Вспыхнул зеленый свет, я перешел к Центральному парку и свернул на грунтовую аллею. Я ощущал легкое возбуждение, и мне было немного любопытно - что же там раскопал Рюб. Сойдя с дорожки, я прошел около дюжины ярдов по сорной траве к большому черному валуну.

Рюб уже ждал меня - в коричневой армейской рубашке и брюках, в коричневых туфлях, потертой кожаной куртке и забавной синей вязаной шапочке с пушистой кисточкой. Он откинулся на камень, прикрыл глаза и подставил лицо солнцу. На коленях у него лежал коричневый бумажный пакет.

Услышав мои шаги, он открыл глаза, ухмыльнулся, пока я усаживался рядом, широким жестом обвел окружавший нас уголок парка - то самое место, где он впервые рассказал мне о Проекте.

– Символично, а? И многозначительно.

– Что-то вроде того.

– Что ж, тогда вы не сразу приняли решение, зато решили правильно. Сделайте сейчас то же самое. Но сначала...
– Он открыл пакет, извлек завернутый в вощеную бумагу сандвич и протянул мне.
– Кажется, именно то, что вы тогда заказали? В тот раз, когда мы впервые сидели здесь?

Я усмехнулся, зная, что этот сандвич с жареной свининой.

– И это тоже символично. И то, что тогда вы купили у меня кота в мешке. Что ж, Сай, похоже, у меня для вас припасен и кот побольше, и мешок похуже. Но вначале попируем!
– Рюб извлек из пакета два яблока - и в тот день, вспомнил я, мы тоже ели яблоки.