Они находились в Риме; Макс решил совершить экскурсию по Ватикану. Он прошел по сказочным галереям, наполненным сокровищами, стоимость которых потрясала воображение. Побывал в Сикстинской капелле, где сотни людей стоя или сидя смотрели на потолок. Вернувшись в отель, он сказал: "Как смешно выглядят туристы с изогнутыми шеями, глядящие на этот чертов потолок." Потом он добавил, изменив тон: "Но все это принадлежит Церкви!"

После этого заявления он начал вовсю пить; два дня он был абсолютно пьяным и ещё два дня после этого болел. Все это время на его лице присутствовала отвратительная, пугающая маска смерти.

Тень подобной болезни витала над Максом и в этот уик-энд. Казалось, что ему удается видеть будущее. Прошлой ночью, когда он пришел в их комнату, чтобы попытаться заснуть, его глаза горели, а руки тряслись.

Харри словно прочитал её мысли.

– Макс налегает на спиртное в этот уик-энд. Обычно он столько не пьет. С ним что-то не так?

– С ним постоянно что-то не так. Но сейчас он находится в более сильной депрессии, чем обычно. Он всегда нервничает перед началом концертного сезона. В некотором смысле он ненавидит концерты. Он нервничает из-за критиков, его тошнит, он часами сидит в ванной. Однако он нуждается в жизненной энергии, которую ему дает аудитория. Я не считаю, что Максу следует полностью отказаться от выступлений и заниматься только пластинками. Он может зачахнуть.

– По-моему, его состояние ухудшается, - сказал Харри.

– Да. Не знаю, понимают ли это все остальные.

– Почему Макс не исполняет свои сочинения? Почему не позволяет другим играть их? Насколько они хороши?

– Он говорит, что не сочинил ничего стоящего. Не разрешает другим послушать его вещи или посмотреть партитуру. Стремление к совершенству так развито в нем, что оно, по-моему, отравляет Макса. И все же мне нравится то, что я слышала. Знаешь, он закончил хорал, хотя отрицает это. А также, насколько мне известно, симфонию и сочинение для фортепиано. Вероятно, и другие вещи, о которых я не знаю. Но он не показывает их никому.

– Ты не замечаешь в нем склонность к самоубийству?

– Он говорит об этом. Но в следующую минуту цепляется за жизнь... ты знаешь, что он отказывается летать. Панически боится подцепить заразную болезнь. Однако носится на машине так, словно хочет разбиться. Я не могу до конца понять Макса.

– Кстати, о болезнях. По-моему, у меня язва желудка, - полушутливо сказал Харри, ощутив знакомую боль, которая иногда мучила его после еды.

– Ты проходил обследование в последнее время? Почему ты носишься по свету, как одержимый, вместо того, чтобы позаботиться о себе?

– Я здоров, как лошадь. Я занимаюсь спортом. Господи, я прошагал этим утром четыре мили, пока вы все лежали в кроватях. Затем я занялся подводным плаванием. Ты должна как-нибудь сходить со мной на то маленькое озеро. Оно прекрасно. Туда можно добраться только пешком, но это легкая прогулка. Оно находится на государственной территории, но кажется мне моей собственностью.

– Возьми меня с собой когда-нибудь.

– Давай ещё поснимаем, пока не стемнело. Подойди к окну. Может получиться интересная фотография. Весьма необычная.

Глава двенадцатая

Макс начал играть скрябинский Этюд до-диез минор, упражнение простое и печальное, как смерть ребенка. Звуки, издаваемые инструментом, были чрезмерно громкими и проникающими в душу. Макс выводил мелодию с такой точностью, что казалось, будто это бьется живое сердце. Он знал, что никогда ещё не играл так хорошо - ни в часы занятий, ни на концерте, ни во время звукозаписи.

Его исполнение захватило слушателей. Четыре человека собрались в полутемной комнате, наполненной вечерним светом и скрытым напряжением тяжелого дня.

В углу, вдали от пианино, Рик склонился над бокалом виски. Он смотрел на золотистую жидкость, делая вид, будто заворожен таянием круглых кусочков льда; Рик Сильвестер испытывал легкое чувство вины по отношению к Максу. Ему казалось, что он упустил Макса, который ускользал от него. Холодный ветер поражения (Рик неоднократно ощущал его в прошлом) гулял по душе Рика. Это постоянно происходило в его врачебной практике. Это происходило сейчас. Макс был в беде, однако как психиатр Рик, похоже, ничем не мог ему помочь. Что он мог сделать? Он не знал этого. Как добраться до Макса? Похоже, к нему нет подхода. Почему он испытывал такую тревогу за Макса? Он не мог объяснить её.

Он заметил, что его жена пожирает глазами Макса. С душевной болью увидел на её лице огонь желания. Но какое право он имеет судить Морин? На его собственном лице кто-то мог бы при случае обнаружить следы подобных эмоций. Почему это должно быть нормальным для него и запретным - для других?

Он поглядел на Поппи, неподвижно и настороженно сидевшую возле Голаба. Доктор смотрел в окно, не скрывая своего дискомфорта, желания покинуть их всех и вернуться в собственный мир.

Хотя музыку насытил меланхолией другой музыкант, именно Макс породил в комнате легкую пелену страха. Все ощущали, что что-то не в порядке. Когда этюд завершился, они испытали облегчение. Макс, глаза которого блестели, повернулся на сиденье.