Но больше всего это всеобщее восхищение раздражало не меня, а, разумеется, Мейнарда Аллардека. Он ходил за мной по пятам, видимо, надеясь поймать на каком-нибудь нарушении правил.

Сегодня он не был официальным распорядителем, делать ему было нечего, и потому он торчал в паддоке, следя за каждым моим шагом, и всякий раз, возвращаясь в весовую, я встречал его на пороге. Глаза его были полны ненависти.

Разумеется, он выглядел таким же благородным, как всегда: столп общества, истинный джентльмен, который не имеет ни малейшего представления о каких-то там займах и активах. Когда я вышел в паддок перед третьей из моих скачек, в которой участвовал Абсайль, лошадь принцессы, принцесса сразу отметила, что в нескольких ярдах от нас торчит Мейнард.

— На вас очень пристально смотрит мистер Аллардек, — сказала она, когда я подошел к ним. Литси, Даниэль и Беатрис тоже были здесь.

— Я знаю, — ответил я.

— А кто такой мистер Аллардек? — тут же встряла Беатрис.

— Отец мужа сестры Кита, — коротко ответила Даниэль. Ее тетушке это ничего не говорило.

— Неприятно, — заметил Литси.

Я кивнул.

— Наверно, он на то и рассчитывает. Он весь день на меня пялится.

— Но вас, похоже, это нисколько не смущает.

— А почему я должен смущаться? Да, кстати, — обратился я к принцессе, — все собираюсь спросить: что он сказал на той неделе, когда я выиграл на Каскаде?

Принцесса слегка нахмурилась при упоминании о погибшей лошади, но ответила:

— Он утверждал, что вы нещадно хлестали лошадь. Это его собственные слова. Если бы он нашел на Каскаде хоть один след хлыста... — Она пожала плечами. — Он хотел, чтобы я подтвердила, что вы обращались с лошадью с особой жестокостью.

— Спасибо, что вы этого не сделали.

Она кивнула, зная, что я говорю всерьез.

— С Абсайлем я постараюсь быть помягче, — пообещал я.

— Ну, только не перестарайтесь, — улыбнулась принцесса. — Мне хотелось бы выиграть.

— А этот все смотрит! — сказала Даниэль. — Если бы взглядом можно было убивать, ты бы давно был покойником.

Принцесса решила перейти в наступление. Она сделала вид, что именно теперь вдруг заметила Мейнарда, вскинула обе руки в приветственном жесте и воскликнула:

— А, мистер Аллардек! Какой чудесный сегодня день, не правда ли?

И приблизилась к нему на несколько шагов, чтобы удобнее было вести беседу.

Мейнард снял шляпу, поклонился ей и довольно хриплым для него голосом подтвердил, что да, день сегодня чудесный. Принцесса сказала, как хорошо после стольких пасмурных дней снова увидеть солнышко, и Мейнард с ней согласился. Принцесса сказала, что да, конечно, сегодня холодно, но ведь в это время года всегда холодно. И Мейнард сказал «да».

Принцесса покосилась на нас и сказала Мейнарду:

— Мне в Сандауне очень нравится, а вам? И, что самое приятное, все мои лошади всегда выступают здесь очень хорошо.

Это замечание, с виду такое безобидное, заставило Мейнарда взглянуть в мою сторону еще пристальнее, чем раньше. Взгляд был действительно убийственный.

— Слушайте, — шепотом спросил Литси, — почему это его так разозлило?

— Сейчас не могу объяснить, — ответил я тоже шепотом.

— А потом?

— Может быть.

Жокеям подали сигнал садиться в седло, и принцесса, мило улыбаясь, пожелала Мейнарду всего хорошего и, прежде чем я отправился туда, где стоял Абсайль, тихо сказала мне:

— Желаю вернуться целым и невредимым.

— Спасибо, принцесса, — ответил я.

Она стрельнула глазами в сторону Даниэль, и я только тут понял, что она имела в виду: если со мной что-то случится, моя любимая будет потеряна для меня навсегда.

— И постарайтесь выиграть, — спокойно сказала принцесса, хотя это несколько противоречило ее предыдущему высказыванию. Я кивнул и легким галопом направился на Абсайле к старту, думая о том, что, конечно, я могу во время этой скачки думать преимущественно о безопасности — на самом деле, я всю неделю только и думаю, что о безопасности, — но, если я собираюсь поступать, так все время, мне лучше сразу уйти на пенсию. Осторожность и победа несовместимы. Слишком осторожный жокей потеряет репутацию, лишится своих владельцев, погубит карьеру — и вдобавок потеряет самоуважение.

По крайней мере в моем случае. Суровый выбор между Даниэль и карьерой, не разрешенный мною за всю ночь, давил на меня уже во время двух предыдущих заездов, барьерных скачек, не требовавших особого усердия. И я ни на миг не забывал о том, что она сейчас смотрит на меня с трибун — именно потому, что знал о ее страхах.

Абсайль, серый стиплер восьми лет, был подвижным конем с мягким, плавным ходом, довольно резвым, но не слишком выносливым. Мы выиграли вместе несколько скачек, но чаще приходили вторыми, третьими или четвертыми, потому что у него вечно не хватало сил на финишный рывок. Единственным его преимуществом было то, что Абсайль совершенно не боялся препятствий. И если я буду его сдерживать, он притащится в самом хвосте.