– - Ур-ра!
– - крикнули крестьяне. Возглас "ура", как и многие другие английские словечки, широко распространены на бретонско-нормандском берегу, издавна связанном с островами Ламанша.

Гавар отдал честь и спросил:

– - Где изволите выбрать себе штаб-квартиру, господин генерал?

– - Пока в Фужерском лесу.

– - В одном из семи принадлежащих вам лесов, маркиз?

– - Нам необходим священник.

– - Есть один на примете.

– - Кто же?

– - Викарий из прихода Шапель-Эрбре.

– - Знаю. Если не ошибаюсь, он бывал на Джерсее.

Из рядов выступил священник.

– - Трижды, -- подтвердил он.

Маркиз обернулся на голос:

– - Добрый день, господин викарий. Хлопот у вас будет по горло.

– - Тем лучше, ваша светлость.

– - Вам придется исповедовать сотни людей. Но только тех, кто изъявит желание. Насильно никого.

– - Маркиз, -- возразил священник, -- Гастон в Геменэ насильно гонит республиканцев на исповедь.

– - На то он и цирюльник, -- ответил маркиз.
– - В смертный час нельзя никого неволить.

Гавар, который тем временем давал солдатам последние распоряжения, выступил вперед.

– - Жду ваших приказаний, господин генерал.

– - Прежде всего встреча состоится в Фужерском лесу. Пусть пробираются туда поодиночке.

– - Приказ уже дан.

– - Помнится, вы говорили, что жители "Соломинки" встретили синих с распростертыми объятьями?

– - Да, господин генерал.

– - Вы сожгли ферму?

– - Да.

– - А мызу сожгли?

– - Нет.

– - Сжечь немедленно.

– - Синие пытались сопротивляться, но их было всего сто пятьдесят человек, а нас семь тысяч.

– - Что это за синие?

– - Из армии Сантерра.

– - А, того самого, что командовал барабанщиками во время казни короля? Значит, это парижский батальон?

– - Вернее, полбатальона.

– - А как он называется?

– - У них на знамени написано: "Батальон Красный Колпак".

– - Зверье!

– - Как прикажете поступить с ранеными?

– - Добить.

– - А с пленными?

– - Расстрелять.

– - Их человек восемьдесят.

– - Расстрелять.

– - Среди них две женщины.

– - Расстрелять.

– - И трое детей.

– - Захватите с собой. Там посмотрим.

И маркиз дал шпоры коню.

VII

Не миловать (девиз Коммуны), пощады не давать (девиз принцев)

В то время как все эти события разыгрывались возле Таниса, нищий брел по дороге в Кроллон. Он спускался в овраги, исчезал порой под широколиственными кронами дерев, то не замечая ничего, то замечая что-то вовсе недостойное внимания, ибо, как он сам сказал недавно, он был не мыслитель, а мечтатель; мыслитель, тот во всем имеет определенную цель, а мечтатель не имеет никакой, и поэтому Тельмарш шел куда глаза глядят, сворачивал в сторону, вдруг останавливался, срывал на ходу пучок конского щавеля, жевал свежие его листочки, то, припав к ручью, пил прохладную воду, то, заслышав вдруг отдаленный гул, удивленно вскидывал голову, потом вновь подпадал под колдовские чары природы; солнце пропекало его лохмотья, до слуха его, быть может, доносились голоса людей, но он внимал лишь пенью птиц.

Он был стар и медлителен; дальние прогулки стали ему не под силу; как он сам объяснил маркизу де Лантенаку, уже через четверть лье у него начиналась одышка; поэтому он обогнул кратчайшим путем Круа-Авраншен и к вечеру вернулся к тому перекрестку дорог, откуда начал путь.

Чуть подальше Масэ тропка вывела его на голый безлесный холм, откуда было видно далеко во все четыре стороны; на западе открывался бескрайний простор небес, сливавшийся с морем.

Вдруг запах дыма привлек его внимание.

Нет ничего слаще дыма, но нет ничего и страшнее его. Дым бывает домашний, мирный, и бывает дым-убийца. Дым разнится от дыма густотой своих клубов и цветом их окраски, и разница эта та же, что между миром и войной, между братской любовью и ненавистью, между гостеприимным кровом и мрачным склепом, между жизнью и смертью. Дым, вьющийся над кроной деревьев, может означать самое дорогое на свете -- домашний очаг и самое страшное -- пожар; и все счастье человека, равно как и все его горе, заключено подчас в этой субстанции, послушной воле ветра.

Дым, который заметил с пригорка Тельмарш, вселял тревогу.

В густой его черноте пробегали быстрые красные язычки, словно пожар то набирался новых сил, то затихал. Дым подымался над фермой "Соломинка".

Тельмарш ускорил шаг и направился туда, откуда шел дым. Он очень устал, но ему не терпелось узнать, что там происходит.

Нищий взобрался на пригорок, к подножью которого прилепились ферма и мыза.

Но ни фермы, ни мызы не существовало более.

Тесно сбитые в ряд пылающие хижины, вот что осталось от "Соломинки".