– Да все не могут.

– А ты думаешь, они плохие?

– Почему плохие? Они обыкновенные люди.

– А ты? Необыкновенный? Да?

– С чего ты взял? Да что ты ко мне придираешься?

– Потому что воспитываешь...

– Ну и что?

– А я не хочу. Катайся себе и катайся. А меня не воспитывай.

– Да ты кто такой, чтобы так разговаривать?

– Я ужасно злой!

– Почему?

– Потому что не получается.

– Злись сильнее, тогда получится.

Я лыжи снял и нарочно запустил их ему навстречу. Они в разные стороны раскатились. Пусть не думает, что меня всю жизнь можно таскать на разные вершины. Я сам буду делать, что захочу. Может, теперь он не будет думать, что на меня можно положиться. Все будут на меня полагаться - мне свои дела будет некогда делать. А у человека должны быть свои дела, а не только помогать старшим, я в этом уверен. Я пока не знаю, какие дела. Потом узнаю...

Отец подобрал мои лыжины одну за другой и опять ко мне направляется. Злющий, наверно. Сейчас даст мне как следует палкой за то, что я его воспитываю, сразу вниз и полечу.

Эх, испариться бы мне куда-нибудь!

Некуда деться... Вот подходит, и я решил первый на него нападать, пока он ещё за меня не принялся.

– Как дам!
– ору.

– Как?
– удивился отец.
– Ты со мной драться?.. Да ты что? Впрочем, давай, - смеётся.
– Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же всё равно тебя побежу, потому что ты трусишь.

– Мне надоели эти лыжи...

– Не валяй дурака, надевай лыжи, а то проиграешь.

– Не буду надевать! Я лучше сяду и так скачусь...

– На что сядешь? На лыжи? На лыжах, мой дорогой, надо как следует стоять, а не садиться.

– Я без лыж сяду...

– Да ты очумел от страха? На чём ты хочешь с горы съезжать? Ты подумай только... Некрасиво!

Пришлось нехотя эти лыжи опять надеть, а то подумает, я трус.

– Ты не бойся упасть. Этого нельзя бояться. Упадёшь - не беда. Встанешь - опять поедешь.

– Не хочу!

– Теперь это уже не важно: хочешь, не хочешь. Теперь тебе это уже НАДО.

– Это тебе надо, а мне зачем?

– Потому что у тебя здоровые крепкие ноги.

– У меня ноги ватные!

– Ты возьми себя в руки. Прикажи своим ногам спружинить.

Только я стал думать про свои ноги, они у меня сразу как железные стали.

– Я не могу, у меня ноги не сгибаются.

– Подпрыгни с лыжами на месте: раз-два!

– Вот видишь, я уже чуть не упал.

– Я этого не заметил.

– А я заметил...

– Теперь марш вниз, а то я тебя столкну!

– Не трогай меня, не трогай! Не прикасайся!

– Пошёл!

– Не могу!

– Не будешь же ты сидеть здесь вечно. Сам посуди.

– Сейчас назло тебе умру на этой горе проклятой. Ты будешь виноват.

Лыжи вдруг поехали, я за ними не успел, хотел упасть, но нечаянно вперёд наклонился, и это меня спасло. Не успел я этому обрадоваться, как сразу упал назад, но ударился совсем не больно, подумаешь...

Вижу: очутился в самом низу. Тут же вскочил и вверх полез.

Отец стоял, упираясь на палки, и улыбался.

Очень большая гора, долго мне на неё карабкаться. Отец со свистом промчался мимо. Потом нагнал.

– Ну вот и всё, - сказал он и протянул мне руку.
– Теперь можно подкрепиться.

– Как это - всё?
– говорю.
– Тебе хорошо говорить, ты не упал. А я ещё хочу скатиться.

– Зачем?
– спрашивает.

– Но я же упал. Теперь хочу съехать без падений...

– Теперь тебе никакая гора не страшна. Я за тебя спокоен.

– Ты и приехал сюда, чтобы мной довольным быть?

– Ты теперь ни с какой вышки не будешь съезжать на заду, надеясь сократить расстояние до земли. Никто не подумает, что ты трусишь. Самое главное - ты сам так никогда не думай.

– Я и не думаю. Зачем мне на вышку ещё лезть?

– Ну, когда-нибудь может понадобиться...

– Разве тогда мы с тобой тоже будем вместе?

– Не знаю... Ох ты хитрец!

– Не думай, не хуже тебя, - говорю.
– Просто ты большой, а я маленький.

– Я не думаю, что ты хуже.

– Думаешь, думаешь. Я же вижу...

– С тобой невозможно разговаривать.

– Это с тобой невозможно.

– Ты дуешься на меня? За что?

Скорей всего я на себя злился. Хорошо всё же, здесь только мы такие "умные". Никто не слышит, как я ссорюсь со своим отцом. Если бы у меня лучше шло дело, а у него хуже, тогда он бы злился, а не я.